Роль научной фантастики в формировании нового поколения. Проблема внеземной жизни и ее отражение в научной фантастике Проблемы научной фантастики неразрывно связаны

Сравнительная онтология фантастики Традиционно различают онтологию как теорию бытия и эпистемологию как теорию познания. Под онтологией философия понимает тот из своих разделов, который исследует начала всего сущего, то есть то, что в бытии является постоянным,

Эпистемология фантастики{3} Вступление Этот раздел ничем не напоминает свою первоначальную версию (первого издания). Я посчитал тот вариант недостаточным, так как в стремлении сказать обо всем мне ни о чем не удалось высказаться в полной мере. Эпистемология - это теория

Генерирующие структуры фантастики Теперь обратимся к тем элементарным операциям, которые лежат в основе творчества в сфере фантастической литературы:1) восприятие готовой структуры событий с локальными или же нелокальными подстановками;2) простая или сложная

Структурные классификаторы научной фантастики Повторим вкратце, что мы определили в качестве основных компонентов структурного анализа фантастики. Пытаясь разделить на составные части генератор фантастики, мы обратились к элементарным операторам, начиная от

V. Социология научной фантастики Характер замкнутого анклава, который присущ фантастике по сравнению с остальной литературой, своеобразен. Если отбросить программные манифесты, то не существует в поэтической критике ничего такого, что можно было бы назвать делением

3.1. Социальные и когнитивные языковые нормы 3.1.1. Понятие нормы в лингвистике Активное использование термина норма в лингвистических исследованиях обусловлено значимостью для языка / речи критерия «нормативно – ненормативно». С одной стороны, языковая система является

Семен Семеныч Вопросы и языковые игры

1.4. Языковые каркасы Р. Карнапа Возможно, кому-то вопрос о том, как ставилась и решалась проблема соотношения реальности и языка в рамках логического позитивизма, покажется, по меньшей мере, надуманным, ибо ни одно философское направление в XX в. не выразило такого

Описывая окружающую человека действительность, язык наиболее тонко дифференцируется в тех областях, на которых сосредоточено общественное внимание; когда же эти области, размытые в русле исторических перемен, исчезают с лица земли, накопленное богатство языка мертвеет и утрачивает прежнюю функциональность. У эскимосов есть такие названия для различных особенностей снега, каких не обнаружить ни в одном языке к югу от них; а стародавние поляки, обожавшие лошадей и оружие, накопили в этой области настоящее языковое сокровище, которое сегодня полезно, увы, только для писателя-историка. Американцы так быстро пересели из повозок в автомобили, что автомобильная лексика вышла за рамки дословно понимаемого автомобилизма, и такие термины, как «low sear» и «high sear» (низкая и высокая передача), можно употреблять в их английском даже в переносном смысле. А как люди, любящие комфорт, они устроили для себя различные предприятия обслуживания, в которые можно въезжать непосредственно на автомашине и, не выходя из нее, делать покупки, смотреть кинофильмы, обналичивать чеки и т. п., и дали этим предприятиям лаконичное название «drive in»; так материальные и функциональные потребности создают новые термины, которые быстро сокращаются до коротких, но красноречивых названий.

Способность английского языка к образованию по мере необходимости новых терминов исключительно велика. Англосаксы не очень-то умеют отличать этнические корни словотворчества от латинских корней, так как латынь вошла в кровь и плоть их языков еще в глубокой древности, когда римляне захватили Британские острова. Поэтому у английского языка подавлена инстинктивная защита перед вторжением слов иностранного происхождения, и они в нем не звучат как-то макаронически. У нас с этим потруднее, хотя пуристы, которые называли кроссворды крестословицами, почти полностью вымерли. Английский даже приобрел черты агрессивности в области научно-технической терминологии, что очевидно хотя бы из того, что слово «компьютер» стало практически интернациональным, а за ним вслед идут такие термины, как «software», «hardware», или «рандомизация» (последний термин в русском, скажем, языке уже прижился).

Профессиональное словотворчество в научной фантастике не пользуется кручеными цепочками из греко-латинских сегментов, а объясняет суть дела четким и лаконичным сокращением. В области словотворчества научная фантастика накопила богатейшую фиктивную лексику, которая долгие годы и наиболее старательно отшлифовывалась именно на тематическом уровне. Некоторая велеречивость, присущая в польском языке терминам сверхчувственного порядка, в английской фантастике отсутствует. Наоборот, такие термины идут запанибрата (например, «precog» - сокращение от «precognition» - это ясновидец, тот, кто предсказывает будущее; «prefash» - это тот, кто предвидит наступление новой моды «pre-fashion»). От «телепатии» мы не можем образовать односложного глагола, а американцы смеются и с легкостью используют термин «to teep». Этим, в частности, объясняется сложность перевода англоязычной научной фантастики. Ведь недостаточно просто объяснить на языке перевода понятие, необходимо озаботиться тем, чтобы новое словообразование выглядело совершенно «обычно», чтобы оно казалось давным-давно говореным-переговореным в повседневной речи.

Следует отметить, что фиктивная лексика научной фантастики является коллективной собственностью авторов; и задачей специалиста, превосходящего меня библиографическими знаниями, было бы установить, кто, когда и при каких обстоятельствах первым употребил тот или иной фиктивный термин. Проблемы лексикографии в научной фантастике весьма многозначны, потому что обычно в ней господствует релятивизм повествования. Если рассказчиком является современный человек, который оказался в каком-то будущем или свернул «в сторону» - в «параллельный универсум», тогда мы, читатели, имеем право требовать от него решения проблем, связанных с лингвистическими сложностями неизвестного нам нового мира: такой рассказчик берет на себя роль не только проводника в этом мире, но и переводчика языка этого мира. Однако если рассказчик сам из другого времени или другого окружения, по обычаю, укоренившемуся в научной фантастике, потенциальные трудности устраняются несколькими типовыми приемами. Обитатели других планет говорят «по-своему», и их речь по негласному соглашению разрешено цитировать «в оригинале», но, очевидно, только в виде «образчиков», которые тотчас же кто-то или что-то - переводчик или лингвистическая машина - переводят на более понятный язык. Иногда довольно нескладно и даже деревянно выражаются роботы, что должно имитировать суперлогический образ мышления. Так как научная фантастика лишь в самой микроскопической степени продемонстрировала свои способности в области обнаружения внеземных институций культуры, то и словарь ее космической антропологии в этой сфере остался довольно убогим. Зато богат бытовой словарь: машин, средств передвижения, оружия и т. п.

Более оригинальные эксперименты научной фантастики в области лингвистики относятся к недавнему времени. Имеются в виду диалекты и жаргон, используемые иногда с таким размахом, что на них построено вообще все произведение. «Заводной апельсин» Э.Бёрджесса написан на вымышленном сленге будущих хулиганов Великобритании, в котором много слов российского происхождения («groodies» от «грудь», «glazzies» от «глаз» и т. п.). Подобного сленга в книге было настолько много, что пришлось дополнить ее специальным словарем. Этот прием наверняка попался на глаза Хайнлайну, так как при написании «Луна - суровая хозяйка» он использовал аналогичный метод, и его повествователь восклицает «Бог», а не «God», хотя Хайнлайн чаще всего лишь обозначал присутствие сленга, что в принципе, пожалуй, уместнее, так как трудно требовать англосаксонскому писателю от своих читателей, чтобы они читали его со словарем в руке.

Такое литературное творчество может оказаться в весьма забавной ситуации. Например, отвечая английским критикам своей книги «Жук Джек Баррон», Н. Спинрад объяснил, что он отнюдь не использовал реальную форму американского сленга, как считали критики, а «экстраполировал» сочетание всевозможных существующих в настоящее время жаргонов в фиктивную лексику будущего. Как видно, британское ухо не смогло через океан отличить подлинные выражения американского сленга от вымышленного жаргона. А если это так, то трудно требовать от человека, для которого английский - чужой язык, достаточно дифференцированного лингвистического слуха для оценки неологизмов научной фантастики как американской, так и английской. Не подлежит сомнению, что для того, чтобы разбираться в словотворчестве и оптимально, то есть справедливо, оценивать его, необходимо обладать исключительно чутким ухом и чувством языка или в полной мере владеть парадигматической интуицией. Как известно, такой интуиции зачастую лишены даже те, кому данный язык служит с колыбели. Парадигматика языка - дело одновременно кропотливое и деликатное, которое нельзя форсировать. Можно много привести примеров как из польского, так и из русского языка, когда, скажем, феминизация исконно мужских профессий находит упорное сопротивление в языке. Как назвать женщину-геолога, или автослесаря, или (а почему бы и нет) - кузнеца? Если она доктор, то, наверное, докторша, но звучит не слишком убедительно, даже несерьезно.

Сложность прежде всего в том, что язык сопротивляется логике произведения, а это весьма существенно в научной фантастике, потому что худшего подарка тексту не сделаешь, чем если вставишь в него слова, которые вопреки авторскому замыслу звучат комично. Я бы не отважился начать серьезный рассказ словами: «Вошли две докторши и три профессорши». Язык - оружие беспощадное и мстит гримасами неудержимой насмешки за насилие, которое он испытывает от навязываемых ему чуждых форм. Преимущество польского языка в том, что, занимаясь словотворчеством внутри него, можно зарядиться юмором несравненно сильнее, чем во всем семействе англо-германских языков, и, наверное, именно потому, что языки не равны по своим словотворческим возможностям.

Моя проблема в том, что я, однако, пишу об иноязычной научной фантастике, следовательно, проблемы неологизмов в польском языке выходят за рамки моего исследования. Но и языковедом, тем более выдающимся знатоком английского языка, я не являюсь. Поэтому вышеприведенные замечания лишь намекают о проблематике лингвистически оформленной фикции. В книге «Левая рука тьмы» Урсула Ле Гуин цитирует многочисленные слова, названия и даже поговорки гетенского языка и в качестве приложений использует небольшие словарики с набором наиболее распространенных слов и выражений (названия месяцев и т. п.). Такой прием должен по замыслу добавить убедительности книге и оказался настолько оправданным, что позволил писательнице сделать рассказчиком землянина. Настоящая маниакальность, присущая американцам при описании внеземных цивилизаций, проявляется в их упорном именовании владык и нотаблей чужих миров «септархами», «маркизами», «маркграфами» и т. п., что мне кажется (я могу и ошибаться) результатом наивных поисков элитных званий, должностей и функций, которые настолько далеки от американской повседневности, как это только возможно представить. Конечно, для страны, где никогда не было монархов и удельных князей и даже, строго говоря, собственной аристократии, экзотика в таких определениях доминирует, что для нас звучит несколько юмористически, особенно в технологическом контексте (когда эти «септархи» пользуются телефонами или магнитофонами, а садясь в автомобиль, включают автоматическую коробку передач).

Типичная для научной фантастики ситуация, когда происходит контакт с неизвестным и непонятным окружением. Его объективная загадочность может быть усилена благодаря использованному для описания языку, но такой прием не должен быть чересчур последовательным, так как речь идет не о полном непонимании, а только об ощущении раздвоенности, когда ситуация, не поддающаяся однозначному определению, наталкивает на различные, часто взаимоисключающие толкования. Полоса, отделяющая однозначность ситуации от ее полнейшей невнятности, остается относительно узкой. Как правило, в научной фантастике эту полосу рассказчик преодолевает довольно быстро, что вредит произведению, так как сама загадка и попытка ее разгадать часто оказываются интереснее, чем решение, предложенное автором произведения. Одна из слабейших повестей Герберта Уэллса «Когда Спящий проснется» представляет определенный интерес и для современного читателя, но только в первой части, где вместе с героем, который проспал два столетия, мы сталкиваемся с непонятным окружением, однако, когда приходит очередь для объяснений, нас постигает разочарование: речь идет о банальной и традиционной для научной фантастики борьбе за власть. Корректное повышение уровня языковой непроницаемости (или непрозрачности) в научной фантастике всегда оправданно, это видно хотя бы из того, что книги, которые мы раньше читали на иностранных языках, менее, разумеется, освоенных, чем родной язык, чаще всего разочаровывают при чтении их в переводах. Но и здесь авторы не могут себе много позволить, так как стремление к интеллектуальному комфорту для читателей научной фантастики сдерживает изобретательность авторов, в частности, издатели часто отвергают их произведения как раз за изысканность стиля, за лингвистические тонкости; образ типичного читателя научной фантастики, укоренившийся в сознании издателей, по сути, просто оскорбителен, потому что эти неограниченные владыки царства научной фантастики считают ее почитателей примитивными недоумками, перед которыми не следует ставить никаких более или менее сложных проблем (в том числе, разумеется, и лингвистических).

Таким образом, хотя язык может стать полупрозрачной шторой, добавляющей загадочности описываемому в произведении миру, авторы не злоупотребляют этим средством. Зато они - причем почти все без исключения - считают обязательным знакомством с тем «basic S-Fictionese», который является общей собственностью и писателей, и потребителей. Поэтому, когда кто-нибудь, даже хорошо владеющий английским языком, впервые берет в руки том современной научной фантастики, даже самого среднего уровня, у него неизбежно возникают сложности с языком. Ведь ни из одного словаря он не узнает, что «spacer» - это бывалый космонавт (от «space» - космос), что «coldpack» - это нечто вроде холодильника для гибернации, а «protophason» - это какой-то так и не объясненный в тексте термин, позаимствованный из фантастической теории работы мозга.

Читабельность современной экспериментальной и нефантастической прозы обычно затруднена лингвистическими изысками ее авторов, никогда не опускающихся до уровня лексикографии: деформации традиционной условности и общепринятой структуры подвергаются высшие фразеологические уровни. Этот прием продиктован собственно чисто эстетическими критериями, потому что такая трансформация языка обычно не таит в себе никаких проблем онтологического (философского) порядка, и он мог бы найти вполне рациональное обоснование в научной фантастике, так как в сферу ее интересов входят контакты и столкновения ничего не знающих друг о друге миров, не только разнопланетарных или разновременных, но разделенных также терминологически, то есть в сфере культуры. Но так как само по себе препарирование лингвистических «отклонений» будет здесь всегда недостаточным, если только автор не решится на конструирование законченных структур диаметрально противоположного значения, такие эксперименты в научной фантастике не наблюдаются. Так на лингвистическом уровне отражается ее типичная слабость: отказ от новых структурных систем и целей высшего порядка для достижения локального, но эффективного успеха произведения, которое будет удивлять и шокировать сиюминутным правдоподобием повествования; временным подхлестыванием нервной системы читателей все и закончится.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Министерство образования Республики Беларусь

Учреждение образования

«Полоцкий государственный университет»

Радиотехнический факультет

Кафедра физики

по дисциплине «Основы современного естествознания»

«Проблема внеземной жизни и ее отражение в научной фантастике»

Новополоцк, 2013

Поиск и исследование внеземных форм жизни. Предмет и задачи

Определение жизни на других планетах, кроме Земли, является важной задачей для ученых, занимающихся вопросами возникновения и эволюции жизни. Наличие или отсутствие ее на планете оказывает существенное влияние на ее атмосферу и другие физические условия.

Исследования превращений в поверхностных слоях планет с учетом возможных результатов деятельности человека позволит уточнить наши представления о роли биологических процессов в прошлом и настоящем Земли.

С этой точки зрения результаты экзобиологических Экзобиология - изучает круг проблем, связанных с возможностью существования внеземных форм жизни (Советский энциклопедический словарь, Москва «Советская Энциклопедия» 1985г., стр. 1529) исследований могут быть полезными и в решении современных задач в области биологии.

Занос чужеродных форм жизни может также привести на Земле к самым неожиданным и трудно предугадываемым последствиям.

Обнаружение жизни вне Земли, несомненно, имеет и большое значение для разработки фундаментальных проблем происхождения и сущности жизни.

Непосредственной целью предстоящих в ближайшем будущем экзобиологических экспериментов с помощью автоматических биологических лабораторий (АБЛ) является получение ответа на вопрос о наличии или отсутствии жизни (или ее признаков) на планете. Обнаружение внеземных форм жизни существенно изменило бы наше понимание сущности жизненных процессов и явления жизни в целом. Отсутствие жизни на других планетах Солнечной системы, например, имело бы также большое значение, подчеркивая специфическую роль земных условий в процессах становления и эволюции живых форм. Неясно, до какой степени внеземные формы могут быть сходными с нашими земными организмами по биохимическим основам их жизненных процессов.

При рассмотрении проблемы обнаружения внеземной жизни надо принимать во внимание разные этапы эволюции органического вещества и организмов, с которыми в принципе можно встретиться на других планетах. Например, в отношении Марса могут представиться различные возможности от обнаружения сложных органических соединений или продуктов абиогенного В широком смысле - абиогенез - возникновение живого из неживого, то есть исходная гипотеза современной теории происхождения жизни (там же, стр. 8) синтеза и до существования развитых форм жизни. На Марсе к настоящему времени закончилась только химическая эволюция, которая привела к абиогенному образованию (как это было в сове время на Земле) аминокислот, сахаров, жирных кислот, углеводов, возможно, белков, но жизнь как таковая на планете, видимо, отсутствует. Эти вещества в той или иной степени отличаются от аналогичных соединений, встречающихся на Земле.

Возможно, что на Марсе могут быть обнаружены: первичные протобиологические Протобиологические - первоосновные живые открытые системы, отделенные мембранами от окружающей среды (относительно простые примитивные формы жизни, аналогичные нашим микроорганизмам); более сложные формы, подобные нашим простым растениям и насекомым; следы существовавшей ранее или существующей и ныне жизни; остатки высокоразвитой жизни (цивилизации) и, наконец, можно констатировать полное отсутствие жизни на Марсе. Более подробно проблема жизни на Марсе рассматривается ниже.

Критерии существования и поиска живых систем

Наши представления о сущности жизни основаны на данных по исследованию жизненных явлений на Земле. В то же время решение проблемы поиска жизни на других планетах предполагает достоверное подтверждение жизненных явлений в условиях, существенно отличных от земных. Следовательно, теоретические методы и существующие приборы для обнаружения жизни должны основываться на системе научных критериев и признаков, присущих явлению жизни в целом.

Можно считать, что ряд фундаментальных свойств живых систем земного происхождения действительно имеет ряд общих свойств, и поэтому эти свойства, несомненно, должны характеризовать и внеземные организмы. Сюда можно отнести такие хорошо известные биологам и наиболее характерные признаки живого, как способность организмов реагировать на изменение внешних условий, метаболизм, рост, развитие, размножение организмов, наследственность и изменчивость, процесс эволюции.

Не будет сомнения в принадлежности к живым системам неизвестного объекта при обнаружении у него перечисленных признаков. Но реакция на внешнее раздражение присуща и неживым системам, изменяющим свое физическое и химическое состояние под влиянием внешних воздействий. Способность к росту свойственна кристаллам, а обмен энергией и веществом с внешней средой характерен для открытых химических систем. Поиски внеземной жизни должны поэтому основываться на применении совокупности разных критериев существования и методов обнаружения живых форм. Такой подход должен повысить вероятность и достоверность обнаружения инопланетной жизни.

цивилизация внеземной жизнь солнце

О химической основе жи з ни

Исследования последних лет показали возможность синтеза разнообразных биологически важных веществ из простых исходных соединений типа аммиака, метана, паров воды, входивших в состав первичной атмосферы Земли.

В лабораторных условиях в качестве необходимой для такого синтеза энергии используется ионизирующая радиация, электрические разряды, ультрафиолетовый свет. Таким путем были получены аминокислоты, органические кислоты, сахара, нуклеотиды Вещества, состоящие из азотистого основания, углевода и остатка фосфорной кислоты (там же, стр. 901) , липиды Обширная группа природных органических соединений, включающая в себя жиры и жироподобные вещества (там же, стр. 713) , вещества порфириновой Порфирины - пигменты, широко распространённые в живой природе, участвуют в важнейших биологических процессах (там же, стр. 1040) природы и целый ряд других. По-видимому, можно считать установленным, что большинство характерных для жизни молекул произошло на Земле абиогенным путем и, что еще важнее, их синтез может происходить и сейчас в условиях других планет без участия живых систем.

Следовательно, само наличие сложных органических веществ на других планетах не может служить достаточным признаком наличия жизни. Примером в этом отношении могут быть углеродистые хондриты Каменные метеориты, то есть близкие по составу к земным горным породам (там же, стр. 531) метеоритного происхождения, в которых содержится до 5-7% органического вещества. Более подробно о хондритах будет описано ниже.

Наиболее характерная черта химического состава живых систем земного происхождения заключается в том, что все они включают углерод. Этот элемент образует молекулярные цепочки, на основе которых построены все главные биоорганические соединения, и, прежде всего белки и нуклеиновые кислоты, а биологическим растворителем служит вода. Таким образом, единственная известная нам жизнь, основа которой углеродоорганическая-белково-нуклеиново-водная.

В литературе обсуждается вопрос о возможности построения живых систем на другой органической основе, когда, например, вместо углерода в скелет органических молекул включается кремний, а роль воды как биологического растворителя выполняет аммиак.

Такого рода теоретическую возможность практически было бы очень трудно учесть при выборе методов обнаружения и конструирования соответствующей аппаратуры, поскольку наши научные представления о жизни основаны только на изучении свойств земных организмов.

Роль и значение воды в жизнедеятельности организмов также широко обсуждается в связи с возможной заменой аммиаком или другими жидкостями, кипящими при низких температурах (сероводород, фтористый водород). Действительно, вода обладает рядом свойств, обеспечивающих ее роль в качестве биологического растворителя. Сюда относятся амфотерный Способность некоторых веществ к проявлению и основных и кислотных свойств (там же, стр. 52) характер воды и ее способность к самодиссоциации на катион Н+ и анион ОН-, высокий дипольный момент и диэлектрическая постоянная, малая вязкость, высокие удельная теплоемкость и скрытая теплота превращения, предохраняющие организмы от быстрых изменений температуры. Кроме того, роль воды в биологических системах включает факторы стабилизации макромолекул, которые обеспечиваются общими структурными особенностями воды.

В целом можно считать, что углеродоорганическо-водно-химическая основа жизни является общим признаком живых систем.

Характерным признаком структурной организации живых систем является одновременное включение в их состав, помимо основных химических элементов С, Н, О, N, целого ряда других, и прежде всего серы и фосфора. Это свойство может рассматриваться в качестве необходимого признака существования живой материи.

Но специфичность живой материи, не смотря на все это, нельзя сводить лишь к особенностям физико-химического характера ее основных составных элементов - структурных единиц живого, имеющих абиогенное происхождение.

Общие динамические сво й ства живых систем

В качестве исходных представлений при толковании экзобиологических экспериментов необходимо принимать во внимание динамические свойства живых систем. Развитие и эволюция биологических систем шли в основном по пути совершенствования форм взаимодействия между элементами и способов регуляции состояния системы в целом. Жизнь неразрывно связана с существованием открытых систем, свойства которых во многом зависят от соотношения скоростей процессов обмена энергией и массой с окружающей средой.

Результаты исследования динамических свойств открытых систем методами математического моделирования позволили объяснить целый ряд их характерных черт, в частности установление в системе при сохранении постоянных внешних условий стационарного колебательного режима, который наблюдается на разных уровнях биологической организации. Это свойство является важным признаком высокой степени организации системы, что в свою очередь можно рассматривать как необходимые условия жизни.

Роль света в поддержании жизни

Важным аспектом проблемы внеземной жизни является необходимость внешнего притока энергии для ее развития. Солнечный свет, главным образом в ультрафиолетовой области спектра, играл существенную роль в процессах абиогенного синтеза необходимым притоком свободной энергии, но заключалось также и в фотохимическом ускорении дальнейших превращений. Жизнедеятельность первичных живых систем также могла во многом определяться фотохимическими реакциями входящих в их состав соединений. Многие организмы, не имеющие прямого отношения к современному фотосинтезу, тем не менее, изменяют свою активность при освещении. Так, явление фотореактивации клеток организмов видимым светом после поражающего действия ультрафиолетовых лучей, очевидно, является в эволюционном отношении древним процессом, возникшим в то время, когда первичные живые системы выработали механизмы защиты от деструктивного действия падавшего на Землю ультрафиолетового света.

Следует отметить, что свет мог и не являться единственным источником энергии на ранних этапах эволюции органических соединений. Эту роль могла выполнять и химическая энергия, освобождаемая, например, в реакциях конденсации в неорганический полифосфат или в реакциях окисления, впоследствии составивших энергетическую основу хемосинтеза. Однако в целом жизнь для своего возникновения и развития требует, очевидно, постоянного внешнего притока свободной энергии, роль которого на Земле и выполняет солнечный свет. Поэтому свет и играет важную роль на всех этапах эволюции жизни, начиная с абиотического синтеза первичных живых систем и кончая современным фотосинтезом, обеспечивающим образования органических веществ на Земле.

Очевидно, существование фотосинтеза в той или иной форме как процесса полезной утилизации энергии в биологических системах является важным критерием существования развитой жизни.

Можно заключить, что независимо от конкретной химической структуры фотосинтетического аппарата общим свойством фотобиологических процессов утилизации световой энергии является наличие такой последовательности реакций: поглощение света и возбуждение молекул пигментов; делокализация электрона (дырки); перенос электрона (дырки) по открытой цепи окислительно-восстановительных соединений; образование конечных продуктов с запасанием в них энергии света. Существование такой фотосинтетической цепи является общим для большинства фотобиологических процессов и может рассматриваться в качестве необходимого условия существования жизни.

Таким образом, можно выдвинуть общие принципы, которыми следует руководствоваться при определении критериев существования и поиска внеземной жизни:

1) Основным свойством живой материи является ее существование в виде открытых самовоспроизводящихся систем, которые обладают структурами для сбора, хранения, передачи и использования информации.

2) Углеродосодержащие органические соединения и вода как растворитель составляют химическую основу жизни.

3) Необходимым условием жизни является утилизация энергии света, ибо прочие источники энергии обладают на несколько порядков меньшей мощностью.

4) В живых системах протекают сопряженные химические процессы, в которых происходит передача энергии.

5) В биологических системах могут преобладать асимметрические молекулы, осуществляющие оптическое вращение.

6) Различные организмы, существующие на планете, должны обладать рядом сходных основных черт.

Методы обнаружения внеземной жизни

Как уже говорилось, наиболее сильным доказательством присутствия жизни на планете будет, конечно, рост и развитие живых существ. Поэтому, когда сравниваются и оцениваются различные методы обнаружения жизни вне Земли, преимущество отдается тем методам, которые позволяют с достоверностью установить размножение клеток. А поскольку наиболее распространенными в природе являются микроорганизмы, при поиске жизни вне Земли прежде всего следует искать микроорганизмы. Микроорганизмы на других планетах могут находиться в грунте, почве или атмосфере, поэтому разрабатываются различные способы взятия проб для анализов.

В одном из таких приборов - “Гулливере” - предложено остроумное приспособление для взятия пробы для посева. По окружности прибора расположено три небольших цилиндрических снаряда, к каждому снаряду прикреплена липкая силиконовая нить. Взрыв пиропатронов отбрасывает снаряды на несколько метров от прибора. Затем силиконовая нить наматывается и, погружаясь при этом в питательную среду, заражает ее частицами прилипшего к ней грунта.

Размножение организмов в питательной среде может быть установлено с помощью различных автоматических устройств, одновременно регистрирующих нарастание мутности среды (нефелометрия), изменение реакции питательной среды (потенционометрия), нарастание давления в сосуде за счет выделяющегося газа (манометрия).

Очень изящный и точный способ основан на том, что в питательную среду добавляют органические вещества (углеводы, органические кислоты и другие), содержащие меченый углерод.

Размножающиеся микроорганизмы будут разлагать эти вещества, а количество выделившегося в виде углекислоты радиоактивного углерода определит миниатюрный счетчик, прикрепленный к прибору. Если питательная среда будет содержать различные вещества с меченым углеродом (например, глюкозу и белок), то по количеству выделившейся углекислоты можно составить ориентировочное представление о физиологии размножающихся микроорганизмов.

Чем больше разнообразных методов будет использовано для выявления обмена веществ у размножающихся микроорганизмов, тем больше шансов получить достоверные сведения, так как некоторые методы могут подвести, дать ошибочные данные.

Например, питательная среда может помутнеть и от попавшей в нее пыли (как, возможно, было с “Викингами” в 1976 г., см. ниже). Когда клетки микроорганизмов размножаются, интенсивность всех регистрируемых и передаваемых на Землю показателей непрерывно нарастает. Динамика всех этих процессов хорошо известна, а она надежный критерий действительного роста и размножения клеток. Наконец, на борту автоматической станции может быть два контейнера с питательной средой, и как только в них начинается нарастание изменений, в один из них автоматически будет добавлено сильнодействующее ядовитое вещество, полностью прекращающее рост. Продолжающееся изменение показателей в другом контейнере будет надежным доказательством биогенного Биогенез - образование органических соединений живыми организмами (там же, стр. 140) характера наблюдаемых процессов.

Необходимо также обратить внимание на то, что конструируемые приборы не должны быть чрезмерно чувствительными, так как перспектива “открыть” жизнь там, где ее реально нет, весьма неприятна.

С другой стороны, прибор не должен дать отрицательный ответ, если жизнь на исследуемой планете действительно существует. Именно поэтому надежность и чувствительность предполагаемой аппаратуры усиленно обсуждается и уже претворяется в жизнь.

Хотя размножение микроорганизмов и является единственным бесспорным признаком жизни, это не значит, что не существует иных приемов, позволяющих получить ценную информацию. Некоторые краски, соединяясь с органическими веществами, дают комплексы, легко обнаруживаемые, так как они обладают способностью к адсорбции Поглощение вещества из газовой или жидкой среды поверхностным слоем твёрдого тела или жидкости (там же, стр. 24) волн строго определенной длины. Один из предложенных методов основан на применении масс-спектрометра, который устанавливает обмен изотопа кислорода О18, происходящий под влиянием ферментов микробов у таких соединений, как сульфаты, нитраты или фосфаты. Особенно хорошо и, главное, разнообразно применение люминесценции. С ее помощью не только констатируют энзимотическую Энзимология - раздел биохимии, изучающий ферменты и катализируемые ими реакции (там же, стр. 1545) активность, но при применении некоторых люминофоров Люминофоры - органические и неорганические вещества, способные светиться под действием внешних факторов (там же, стр. 733) возможно свечение ДНК, содержащейся в клетках бактерий.

Следующий этап в исследованиях - применение портативного микроскопа, снабженного поисковым устройством, способным отыскивать в поле зрения отдельные клетки.

Обсуждается также возможность использования электронного микроскопа для изучения структурных элементов микробной клетки, не видимых в оптический микроскоп. Применение электронного микроскопа в сочетании с портативностью может чрезвычайно расширить возможности морфологических Морфология - наука о форме и строении организмов (там же, стр. 832) исследований, что, как мы знаем из современной биологии, особенно важно для изучения внутренней молекулярной структуры составных элементов живого. Важной электронной особенностью является возможность сочетания ее с телевизионной техникой, поскольку они имеют общие элементы (источник электронов, электромагнитные фокусирующие линзы, видиконы Видикон - передающая телевизионная трубка, с электропроводящей мишенью из фоторезистора (там же, стр. 219)).

Специальные устройства будут передавать на Землю (в общем, этот принцип уже использовался на практике) видимые микроскопические картины. Здесь уместно отметить, что в задачи экзобиологии входит обнаружение не только существующей теперь жизни, но также палеобиологические Палеобиологические - древне биологические (там же, стр. 955) исследования. АБЛ см. стр. 3 должна уметь обнаружить возможные следы бывшей жизни. В методическом отношении эта задача будет облегчена применением микроскопов с различным увеличением.

Самым сложным вопросом в методическом отношении будет возможность существования форм жизни, более просто организованных, чем микроорганизмы. Действительно, эти находки, вероятно, представят гораздо больший интерес для решения проблемы возникновения жизни, чем обнаружение таких относительно живых существ, как микроорганизмы.

В методическом отношении экзобиология находится в более трудном положении (несмотря на небольшой опыт запусков АБЛ), чем другие дисциплины, изучающие планеты с других точек зрения. Эти дисциплины имеют возможность изучать планеты на расстоянии с помощью различных физических методов и получать очень ценную информацию о свойствах планет.

До сих пор мало методов, позволяющих аналогичным образом получить сведения о внеземной жизни. Для этого АБЛ должна находиться на поверхности планеты. Мы приближаемся к такой возможности. И трудно будет переоценить значение тех данных, которые мы тогда получим.

Таким образом, можно условно разделить все методы на три группы:

1) Дистанционные методы наблюдения определяют общую обстановку на планете с точки зрения наличия признаков жизни. Дистанционные методы связаны с использованием техники и приборов, расположенных как на Земле, так и на космических кораблях и искусственных спутниках планеты.

2) Аналогичные методы призваны произвести непосредственный физико-химический анализ свойств грунта и атмосферы на планете при посадке АБЛ. Применение аналитических методов должно дать ответ на вопрос о принципиальной возможности существование жизни.

3) Функциональные методы предназначаются для непосредственного обнаружения и изучения основных признаков живого в исследуемом образце. С их помощью предполагается ответить на вопрос о наличии роста и размножения, метаболизма, способности к усвоению питательных веществ и других характерных признаков жизни.

АБЛ для экзобиологических исследований

Хотя о пилотируемых полетах на другую планету в данное время вопрос не стоит (где человек уже вплотную визуально смог бы провести исследования), АБЛ вполне (хотя и не полностью) могут уже заменить человека сегодня: рассмотренные методы обнаружения жизни вполне осуществимы в настоящее время с технической точки зрения. Именно с их помощью можно рассчитывать не только на обнаружение инопланетных живых форм, но и на получение их определенных характеристик.

Однако очевидно, что в отдельности ни одни из предложенных методов обнаружения не дает данных, допускающих однозначную трактовку с точки зрения наличия жизни.

Это отличается от методических экспериментов, предназначенных для измерения тех или иных физических параметров других небесных тел или межпланетного пространства.

Многое показывает, что единственным подходом в проведении экзобиологических исследований является создание АБЛ, в которой отдельные методы по обнаружению жизни могли бы быть конструктивно объединены, а их применение регламентировано единой программой функционирования АБЛ.

В настоящее время технически неосуществимо создание таких АБЛ, в которых были бы представлены все известные методы обнаружения.

Поэтому в зависимости от конкретных целей, сроков запуска и времени жизни космических станций на поверхности планеты конструкции АБЛ имеют различный приборный состав.

Пока еще биологические лаборатории предназначены для ответа на основной вопрос о самом существовании жизни, и поэтому все предлагаемые проекты АБЛ имеют целый ряд общих черт. В конструктивном отношении АБЛ должна иметь собственное заборное устройство или обеспечиваться образцами за счет заборного устройства, общего для всей космической станции, частью которой является АБЛ. После забора образца он поступает в дозатор распределитель, а затем в инкубационное отделение, где при определенной температуре и освещении происходит выращивание микрофлоры и обогащение материала образца. Эти процессы можно вести в различных режимах, начиная от полного сохранения первоначальных планетных условий и кончая созданием температуры, давления и влажности, близких к земным

В связи с этим в конструкции АБЛ предусматривается существование систем, наполняющих емкости под определенным давлением, систему вакуумных клапанов для отделения АБЛ от наружной атмосферы после забора пробы.

Необходимым элементом является и устройство для поддержания определенной температуры, как в блоке выращивания микроорганизмов, так и непосредственно в измерительной ячейке, где производится снятие оптических параметров образца.

Через определенный промежутки времени, по мере развития микрофлоры, материал образца в твердом и растворенном виде анализируется с помощью функциональных, а также некоторых аналитических методов. При этом предполагается, что информация о наличии на планете общих предпосылок для существования жизни (температура, состав атмосферы, присутствие органических веществ) должна быть получена с помощью дистанционных и аналитических методов.

Трудно переоценить тот вклад, который будет сделан в случае обнаружения инопланетных форм жизни. Однако отсутствие жизни на планетах Солнечной системы не исключает развития экзобиологии как науки, так как не является препятствием на пути дальнейшего совершенствования методов автоматического обнаружения и снятия характеристик живых систем.

Результаты этой области, являющейся частью биологического приборостроения, несомненно, найдут широкое применение, как в современной биологической науке, так и в других областях человеческой деятельности, не говоря уже о задачах освоения космического пространства и необходимости в связи с этим автоматического контроля за состоянием живых систем в этих условиях.

Практический обзор поиска и исследований внеземных форм жизни

В предыдущих главах рассмотрены теоретические аспекты проблемы поиска и исследований внеземных форм жизни, теперь рассмотрим практическое решение этого вопроса. Хотя с момента полета первого человека в космос не прошло и 35 лет, но у ученых появилось столько новой информации о телах Солнечной системы, сколько ее не было за века исследований до этого, причем во много раз больше. Поток такой информации связан с наличием у современной науки таких помощников, как АБЛ (о них говорилось выше). Именно они своей работой на данный момент смогли заменить человека при исследовании планет Солнечной системы, где могла бы быть жизнь.

Нельзя забывать того, что если существующая где-то живая материя имеет иную качественную и структурную химическую организацию и, следовательно, в процессах питания, дыхания и выделения участвуют совершенно другие вещества, положительный ответ автоматических аппаратов, работающих по программе земных критериев, вообще не может быть получен.

Для решения задач обнаружения жизни вне Земли нужна правильная постановка вопросов (с учетом выше сказанного), которые можно разбить на три большие группы:

1) Обнаружение на планетах химических соединений, подобных аминокислотам и белкам, которые обычно связываются с жизнью на Земле.

2) Обнаружение признаков обмена веществ - поглощаются ли питательные вещества земного типа внеземными формами.

3) Обнаружение форм жизни, подобных земным животным, отпечатков жизненных форм в виде ископаемых или признаков цивилизации.

Хотя жизнь теоретически возможна на любой из планет, на их спутниках и на астероидах, наши возможности контактного исследования, то есть посылки аппаратуры, пока ограничены Луной, Марсом и Венерой.

Луна

Большинство ученых считают Луну абсолютно “мертвой” (отсутствие атмосферы, различные излучения, не встречающие препятствия на пути к поверхности, большие перепады температуры и т. д.). Однако некоторые формы могут жить в тени кратеров, особенно если, как показывают последние наблюдения и исследования, там все еще протекает вулканическая деятельность с выделением тепла, газов и водяных паров. Вполне возможно, что, если жизни на Луне нет, то она может быть уже заражена, при несоблюдении карантина (хотя есть данные, показывающие обратное), земной жизнью после прилунения на ней космических аппаратов и кораблей и, возможно, метеоритами, если они могут явиться переносчиками жизни.

Венера

Венера также, по-видимому, безжизненна. Но по другим причинам. Согласно измерениям, температуры на поверхности Венеры слишком высоки для жизни земного типа, а ее атмосфера также негостеприимна. Учеными обсуждалось немало идей на эту тему. Авторы работ по данной теме касались возможности существования биологически активных форм, как на поверхности, так и в облаках.

В отношении поверхности можно утверждать, что большинство органических молекул, входящих в состав биологических структур, испаряются при температурах, намного меньших 5000С, а протеины изменяют свои естественные свойства. К тому же на поверхности нет жидкой воды. Поэтому земные формы жизни, по-видимому, можно исключить. Довольно нереальными представляются другие возможности, включающие своего рода “биологические холодильники” или структуры на основе кремнийорганических соединений (как уже упоминалось выше).

Значительно более благоприятным представляются условия в облаках, соответствующие земным на уровне около 50 - 55 км над поверхностью Венеры, за исключением преобладающего содержания СО2 и практического отсутствия О2.

Тем не менее в облаках имеются условия для образования фотоавтотроф Фотоавтотрофы - организмы, синтезирующие из неорганических веществ все необходимые для жизни органические вещества, используя энергию света и фотосинтеза (Советский энциклопедический словарь, Москва «Советская Энциклопедия» 1985г., стр. 17) . Однако в условиях атмосферы существенная трудность связана с удержанием таких организмов вблизи уровня с благоприятными условиями, так чтобы они «не увлекались» в нижележащую горячую атмосферу.

Чтобы обойти эту трудность, учёные Моровиц и Салан выдвинули предположение о венерианских организмах в форме изопикнических С равной плотностью (гр. pyknos плотный) баллонов (фотосинтетических), заполняемых фотосинтетическим водородом.

Это все пока только гипотезы, едва ли они могут рассматриваться как с точки зрения возникновения жизни в облаках, так и своего рода “остатков” биологических форм, некогда существовавших на планете. Конечно, это не исключает того, что в определенный период своей истории Венера обладала значительно более благоприятными условиями, пригодными для проявления биологической активности.

Спецификой эволюции, особенностями теплообмена, природой облаков, характером поверхности далеко не исчерпываются проблемы Венеры, продолжающей, несмотря на огромные успехи, достигнутые за последние годы, в ее изучении, по праву сохранять за собой название планеты загадок.

Раскрытие этих загадок, несомненно, обогатит как планетологию, так и другие науки новыми фундаментальными открытиями. Мощность газовой оболочки, своеобразный тепловой режим, необычность собственного вращения и другие особенности резко выделяют Венеру из семьи планет Солнечной системы. Что породило такие необычные условия? Является ли атмосфера Венеры “первичной”, свойственной молодой планете, или такие условия возникли позже, в результате необратимых геохимических процессов, обусловленных близостью Венеры к Солнцу, - эти вопросы заслуживают самого пристального внимания и требуют всесторонних дальнейших исследований, вплоть до пилотируемого полета к столь интересной планете.

Марс

Самая исследуемая сейчас планета, на которой ведутся поиски, - Марс, но не все ученые соглашаются с тем, что на ней могут существовать какие-то формы жизни. Некоторые считают Марс необитаемым. С учетом этого остановимся на этой планете подробней. Аргументы против жизни на Марсе убедительны и хорошо известны, приведем некоторые.

Температура

Средняя температура почти -550С (на Земле + 150С). Температура всей планеты может упасть до рассвета до -800С. В середине марсианского лета близ экватора температура составила +300С, но, возможно, в некоторых областях поверхность никогда не нагревается до 00С.

Атмосфера

Как показали полеты “Маринеров”, общее давление лежит в области 3-7 Мб (на Земле 1000 Мб). При этом давлении вода будет быстро испаряться при низких температурах. Атмосфера содержит небольшое количество азота и аргона, но главная масса - углекислота, что должно благоприятствовать фотосинтезу; но еще меньше в марсианской атмосфере кислорода. Правда, многие растения могут жить и без него, но для большинства земных он необходим.

Вода

Наблюдая полярные шапки, астрономы сделали вывод, что они состоят из воды. Считалось, что они могут состоять из твердой углекислоты (сухого льда). В атмосфере не раз наблюдались облака различных типов, по-видимому, состоящих из ледяных кристаллов (вообще образование облаков на Марсе - редкость). Спектроскопически Спектроскопия - раздел физики, посвящённый изучению спектров электромагнитного излучения (там же, стр. 1251) недавно была обнаружена вода, но влажность там должна быть очень низкой. Это может указывать на смачивание почвы влагой атмосферы, хотя такое явление бывает очень редко. Не видно движения жидкой воды по планете, хотя перемещение воды от полюса к полюсу действительно происходит (по мере таяния южной полярной шапки северная шапка нарастает).

Ультрафиолетовое излучение

Практически все ультрафиолетовое излучение Солнца проникает сквозь разреженную атмосферу до поверхности планеты, что пагубно влияет на все живое (на земное, по крайней мере). Уровень космического излучения выше, чем на Земле, но по большинству расчетов он не опасен для жизни.

Тем не менее климат Марса и атмосфера отдаленно аналогичны земным. Эта планета свободна от заражения веществами земного происхождения. Поэтому обнаружение жизни на ней наиболее вероятно.

Интересные наблюдения о Марсе и Луне

Не смотря на все эти доводы о том, что жизни, подобной земной, на других планетах не может существовать, ряд наблюдений говорит всё-таки в пользу ее существования столь убедительно, что нельзя не упомянуть о них. Приведем некоторые из них.

· Марс

Участки марсианской поверхности, которые ученые называют морями, обнаруживают все признаки жизни: во время марсианской зимы они тускнеют или почти исчезают, а с наступлением весны полярные шапки начинают отступать, и тогда “моря” немедленно начинают темнеть. Это потемнение продвигается к экватору, тогда как полярная шапка отступает к полюсу. Трудно придумать этому явлению другое объяснение, кроме того, что потемнение вызывается влагой, возникшей при таянии полярной шапки.

Постепенное продвижение потемнения от края полярной шапки к экватору совершается с постоянной скоростью, одинаковой из года в год. В среднем фронт потемнения движется к экватору со скоростью 35 км/сутки. Само по себе это невероятно, поскольку скорость ветра на поверхности Марса (движение желтых пылевых облаков) достигает 48-200 км/час и для него типична форма гигантских циклонов. Все это выглядит аномалией, если считать, что потемнение почвы обусловлено переносом влаги из полярных шапок атмосферными течениями. Во всяком случае, физические теории, выдвигавшиеся до сих пор для объяснения этого явления, были отвергнуты.

Иногда марсианские “моря” покрываются слоем желтой пыли, но через несколько дней появляются снова. Если эти моря состоят из марсианских организмов, эти организмы должны или прорасти сквозь пыль, или “стряхнуть” ее с себя. Поразительна “плотность” марсианских “морей” сравнительно с окружающими их так называемыми “пустынями”. Если “моря” так хорошо фотографируются сквозь красный фильтр, то, значит, они состоят из организмов, покрывающих почву сплошным слоем (аналогично наблюдение наших пустынь с самолета с высоты, такой, чтобы отдельных растений нельзя было различить).

В марсианских “морях” и “пустынях” иногда прослеживаются быстрые, происходящие на протяжении нескольких лет изменения. Так, в 1953 г. появилась темная область величиной с Францию (Лаоконов узел).

Она появилась там, где в 1948 г. была пустыня. Если такое нашествие на “пустыню” совершили марсианские растения, то они, очевидно, не просто существуют, но и активно живут. Это наблюдение так поразительно, что можно подумать о Марсианском разуме, отвоевавшем для себя часть “пустыни” с помощью агротехники. Сделанные аппаратами “Маринер” снимки показывают, что в областях, называемых астрономами “морями”, кратеры расположены наиболее густо. Так или иначе - вероятно, что жизнь могла зародиться на дне кратеров и затем перейти на возвышенности между ними. В очень хороших условиях видимости марсианские “моря” действительно распадаются на множество мелких деталей, но у нас нет оснований считать, что сейчас жизнь ограничивается лишь дном марсианских кратеров, так как “моря” слишком обширны для такого объяснения.

Не так давно И. С. Шкловским была выдвинута гипотеза о том, что спутники Марса могут быть искусственными. Они двигаются по почти круговым, экваториальным орбитам, и в этом смысле они отличаются от естественных спутников любой другой планеты Солнечной системы. Они находятся на близком расстоянии от Марса и по величине очень небольшие (около 16 и 8 километров в диаметре). По всей видимости, их отражательная способность больше, чем у Луны. Ускорение при движении одного из спутников происходит таким образом, что есть основание допустить, что спутники представляют полую сферу.

На поверхности Марса иногда наблюдаются очень яркие световые вспышки. Иногда они продолжаются по 5 минут, а вслед за этим возникает расширяющееся белое облако. У некоторых ученых сложилось впечатление, что с 1938 года - первого известного такого случая - такое событие повторялось 10-12 раз. Яркость вспышки эквивалентна яркости взрыва водородной бомбы. Такой яркий голубовато-белый свет едва ли может быть вулканическим, а взрыв упавшего метеорита не мог бы продолжаться так долго. Но в то же время вряд ли это термоядерный взрыв.

Являются ли так называемые вспышки на поверхности Марса феноменом или каким-то продуктом разума? Для ответа на этот вопрос надо будет исследовать Марс непосредственно…

Каналы. Эти образования на Марсе долго были предметом спора как возможное доказательство разумной жизни. У этой замкнутой сети линий, которая становится видимой при благоприятных условиях в нашей атмосфере и на поверхности Марса, должно быть объяснение. Первая особенность в том, что это замкнутая сеть, у которой лишь очень немногие линии попросту обрываются в “пустынях”, не присоединяясь ни к чему другому. Вторая - в том, что линии сетки пересекаются в темных пятнах, названных оазисами. На Луне нет ничего похожего. И эта сеть непохожа на линии сброса или трещины между метеоритными кратерами на поверхности Земли. Но города на дне кратеров наверняка будут соединены сетью коммуникаций, включая подземную оросительную систему, вдоль которой располагаются ”фермы” (этим, может быть, объясняется ширина каналов - до 30 - 50 километров). Сейчас можно сказать, что наблюдавшиеся на Марсе серые линии необычно правильной геометрической формы - результат сложной и недостаточно исследованной оптической иллюзии, возникающей при наблюдении планеты, а также при фотографировании в слабые телескопы или при плохом качестве изображения. На снимках, полученных с космических станций, сетка “каналов” на Марсе отсутствует, тем не менее, отдельные естественные квазилинейные образования существуют. Но среди них крупные не имеют достаточно правильной формы, а мелкие ни при каких условиях не могли быть замечены с Земли.

Итак, на Марсе имеется сложная сеть каналов, сезонные изменения окраски, спутники, яркие световые вспышки, за которыми следуют белые облака. Самое простое объяснение этому - на Марсе есть жизнь, или, по крайней мере, могла бы быть. Исходя из выше сказанного и учитывая последние данные, можно предположить, что там, возможно, есть и разум. Эта возможность достаточно велика, чтобы оправдать всякие усилия для достижения Марса и исследования его поверхности.

Также имеются особо интересные факты, касающиеся возможного существования жизни и на Луне. Несомненно, эти факты чисто субъективны, и их невозможно доказать, но, тем не менее, они также очень правдоподобны, чтобы им не поверить.

Вот один из таких фактов.

Утром 16 июля 1969 года со стартовой позиции 39А Центра космических полетов имени Кеннеди в дыму и пламени вверх устремилась ракета с кораблем «Аполлон-11». Через несколько часов полета к Луне астронавты Нейл Армстронг, Майкл Коллинз и Эдвин Олдрин доложили, что их корабль преследуется какими-то «светящимися шарами», которые повторяют все маневры «Аполлона».

Центр в Хьюстоне не на шутку встревожился. Выдвигается множество версий, одна из них - это русские торпеды. В тягостном ожидании проходит три дня, но взрыва так и не последовало. От мысли, что это «всего лишь НЛО», никому не делается легче, тем более что нервы и без того накалены до предела...

Впоследствии помощник Армстронга вспоминал: «На удалении в четверть пути от Луны к «Аполлону» приблизились на расстояние трех футов 1 фут равен 30,48 см; 3 фута - около метра три неизвестных объекта... Когда модуль стал снижаться для посадки, три НЛО диаметром 15-30 метров прилунились на краю кратера».

После посадки на поверхность Луны 20 июля в Хьюстон вновь поступает тревожная информация. «Вижу множество небольших кратеров... Они диаметром от 6 до 15 метров... На расстоянии около полумили 1 миля равна 1,61 км; полмили - около 800 м от нас видны следы, которые похожи на оставленные танком...».

Внезапно телезрители слышат странные звуки, напоминающие одновременно свист локомотива и работу электропилы. Обеспокоенный оператор НАСА спрашивает: «Вы уверены, что связались с НИМИ?» Астронавты проверяют передатчик, становится ясно, что таинственный сигнал поступает из другого места.

Армстронг переходит для связи с Хьюстоном на другую частоту: «Что это? Я хотел бы знать правду, что это такое?» Оператор тоже ничего не понимает: «Что происходит? Что-нибудь не в порядке?». Ответ экипажа: «Здесь находятся большие объекты, сэр! Огромные! О, Боже! Они стоят с другой стороны кратера и наблюдают за нами!..»

Лишь через пять часов, когда нервное напряжение несколько спало, Армстронг и Олдрин решают, наконец, выйти из корабля, но перед этим предупреждают Коллинза, чтобы он был готов к немедленному бегству с Луны. Армстронг оставляет на поверхности Луны силиконовую капсулу с записями приветствий на 74 языках и отрывком из кодекса США о воздушной и космической навигации. Пройдя около ста метров по лунной поверхности, астронавты через два с половиной часа возвращаются на корабль, взлетают и стыкуются с орбитальным модулем.

Во время лунной программы таинственные объекты видели не только с «Аполлона-11» - из неофициальных источников стало известно, что дважды какие-то диски со скоростью 11000 км/час сближались с «Аполлоном-8», у которого в эти моменты отказывали приборы и радиоаппаратура. А астронавты Стаффорд и Сернан с «Аполлона-10» над поверхностью Моря Смита засняли на пленку полет неизвестного белого объекта.

14 ноября 1969 года к летящему к Луне «Аполлону-12», повторяя все его маневры, вновь пристраиваются два неизвестных светящихся объекта и на протяжении 150 тысяч миль сопровождают его. Тем не менее, полет проходит без заминок, астронавты прилуняются в районе Океана Бурь без кораблекрушения. Командир Чарльз Конрад радостно восклицает: «Нам повезло! Выходит, что они хорошо к нам относятся!» Экипажу «Аполлона-13», который также преследовали таинственные огни, повезло меньше: 13 апреля 1970 года на борту корабля неожиданно взорвался кислородный баллон и астронавтам едва хватает воздуха, чтобы, отказавшись от высадки в районе Фра Мауро, немедленно вернуться на Землю. Конечно же, сразу возникла легенда о том, что этот взрыв - дело рук «старого знакомого» - НЛО, не позволившего «Аполлону», на борту которого была атомная бомба, привезти ее на Луну для сейсмических исследований.

Таинственный кратер Фра Мауро через девять месяцев вновь не подпустил к себе земных исследователей. Алан Шепард и Эдгар Митчелл с «Аполлона-14» попросту... заблудились на его склонах! В узкий люк корабля они протиснулись лишь после того, как в Центре Управления Полетами решили, что запас кислорода в их скафандрах уже иссяк... Вернувшись с Луны (и «с того света»), астронавты немедленно подали в отставку, так и не поведав миру о том, каким образом им удалось спастись. Уже спустя много лет Митчелл признался, что вблизи кратера ему привиделся седобородый старик, по внешности очень напоминающий знаменитого Порфирия Иванова.

Но астронавты не только видели на Луне странные явления, многое они сумели запечатлеть на фотопленку. Самые известные из этих снимков: огромная буква, снятая на поверхности экипажем «Аполлона-14», и большой цилиндрический объект над кратером с заостренными концами.

В ноябре 1970 года в предгорьях Апеннин прилуняется посадочный модуль «Аполлона-15», астронавты Скотт и Ирвин получили возможность покататься по лунной пыли верхом на луноходе. В это же время их компаньон Уорден фиксирует других лунных «лихачей» - на бреющем полете над Луной пронеслось какое-то огромное тело.

В апреле 1972 года настала очередь оседлать вездеход в районе кратера Декарт экипажу «Аполлона-16». На склонах гор они вдруг заметили движущиеся объекты, немедленно доложили об этом в Хьюстон и навели на них телекамеры. Оба астронавта наблюдали и полет большого НЛО у поверхности Луны. Третий член экипажа, Маттингли, подтвердил с орбиты, что это не галлюцинация. Командир Джон Янг привез тогда на Землю не только воспоминания и видеозаписи, в лунной пыли он обнаружил... стеклянную призму, возраст которой оценивается в миллиарды лет!

Последним из двенадцати человек, побывавших на Луне, был геолог Харрисон Шмидт, который вместе с командиром Юджином Сернаном подобрал на окраине Моря Ясности странное оранжевое стеклышко совсем неясного происхождения. Оба они затем видели на склоне горы несколько перемещающихся объектов также оранжевого цвета. 15 декабря 1972 года лунный модуль «Аполлона-17» покинул «гостеприимную» спутницу Земли.

Осенью 1973 года НАСА все же немного приподняло завесу секретности и подтвердило, что НЛО в общей сложности наблюдали 25 астронавтов. Возглавляющий всю американскую лунную программу Вернер фон Браун высказался в журнале «Эзотера» также однозначно: «Существуют внеземные силы, которые гораздо сильнее, чем мы предполагали. Больше я не имею права ничего об этом говорить».

С 1969 года астрономы наблюдали НЛО над лунной поверхностью. Если в 60-е годы они более 300 раз фиксировали аномальные объекты на фоне видимой части ночного светила (светящиеся точки, треугольники, кресты, выбросы газа, медленно растущие борозды и. т. д.), то в наше время, в связи с уменьшением интереса к Луне, число наблюдений явно пошло на убыль (о том, что творится на невидимой стороне спутника, как и прежде, можно только догадываться). Но и сейчас еще иногда японским астрономам удается заснять на пленку проносящиеся над Луной неизвестные объекты размером до нескольких десятков километров.

Однажды Джордж Леонард, который был известным американским астрономом, долгое время занимавшийся изучением результатов лунных программ, заключил пари с приятелем-антропологом, показав ему снимок области в районе кратеров Буллиальд и Любинецкий. Условие было такое: если приятель увидит на нем то же, что и Леонард, и чего, по его мнению, не может быть никогда, вечером платит за семейный обед. Если же здравый смысл восторжествует - обед за счет Джорджа Леонарда. Через час рисунки, сделанные обоими приятелями, совпали полностью. Результат пари - за обед в китайском ресторанчике на две семьи платил антрополог.

Что же там было такого? На поверхности Луны на снимке явно просматривалась огромная шестерня колоссального механизма. И рядом другая, еще большая, с обломанными какой-то чудовищной силой зубьями. Это действительно было нечто совершенно безумное, но еще большим безумием было представить себе естественное происхождение увиденного. Кстати, приборы, доставленные в район кратера Любинецкого в рамках космических программ «Аполло», зафиксировали там повышенную сейсмическую активность. Откуда? Считается, что последние 2-3 миллиарда лет вулканическая деятельность на нашем спутнике отсутствует. Вот если бы «эта штука» работала - другое дело... Но это еще не все - тут же было расположено нечто, сильно смахивающее на генератор, с помощью которого механическая энергия превращается в электрическую. Достижение технической мысли, мягко говоря, не слишком высокого уровня. Мы бы смогли сделать нечто, если не столь крупное, то технически более совершенное. Но, может быть, это сооружение древнее - недаром оно обломано, - предположил Леонард. И вообще, можем ли мы подходить к этому с земными мерками?

Впрочем, если постараться, на Луне можно обнаружить множество механизмов и похитрее. Некоторые из них явно предназначены для добычи полезных ископаемых и разработки кратеров. Они напоминают букву Х или двух перекрещенных земляных червей.

Можно предположить, что они разрезают и отламывают края кратеров, поднимая сотни тонн груза. И это предположение не беспочвенно на ободьях кратеров просматриваются ровно разрезанные «куски», готовые к тому, чтобы их направили на перемолку.

Кстати, а что можно разрабатывать на Луне? О-о, очень многое! Железо, титан, никель, алюминий, - все это «водится» на Луне. Или, к примеру, кислород и водород из разнообразных окислов, которых на Луне очень много.

«Аполло-13» сделал три фотографии с интервалом в 50 оборотов (примерно в два дня) в районе кратера Кинга. На последней по времени фотографии из небольшого безымянного кратера что-то поднималось струей. Леонард сравнил этот снимок с более ранним и обнаружил, что на том струи не было. А на самом первом снимке в кратере обнаружилось Х-образное устройство, как раз в той точке, где спустя два дня была струя.

Очень много споров возникало и возникает насчет лунных кратеров, а особенно насчет их происхождения. Ученые в один голос отрицают их вулканическое происхождение. Ведь если это кратеры вулкана, то сам вулкан должен быть размером больше Луны. А ведь на нашей спутнице не один кратер. Возможно, что это следы, оставленные метеоритами. Многие даже предполагают искусственное происхождение лунных кратеров. И это не совсем безосновательно. Сами кратеры на Луне очень разные. Одни - обычные, круглые. Другие - точные четырех-, шести-, восьмиугольники. Таких гораздо больше на противоположной от нас, невидимой стороне Луны. Что вполне объяснимо, если они действительно рукотворные (если так можно выразиться). Ведь зачем же привлекать внимание соседей-землян?

Подобные документы

Обмен веществ как главное отличие живых объектов и процессов от неживых. Два основных типа биополимеров в составе живых систем: белки и нуклеиновые кислоты (ДНК и РНК). Необходимые для жизни физические и химические условия. Свойства живых систем.

контрольная работа , добавлен 22.05.2009


Понятие внеземных цивилизаций, вопрос об их возможной распространенности. Типы контактов с внеземными цивилизациями. Общее представление о галактиках и их изучении. Наша Галактика как звездный дом человечества. Межзвездная среда, понятие Метагалактики.

контрольная работа , добавлен 23.03.2011


Основные особенности и внутрисистемные связи живых систем. Наличие собственной программы их развития и способность к активному оперированию информацией. Периодический закон развития живых систем. Иерархическая функционально-структурная организация.

курсовая работа , добавлен 22.07.2009


Характеристика уровней организации жизни живых систем. Строение систем и органов человека. Понятие и роль центральной и вегетативной нервной системы. Высшая нервная деятельность и безусловные рефлексы. Сущность и биологическая роль гормонов тимуса.

контрольная работа , добавлен 23.12.2010


Главная особенность организации живых материй. Процесс эволюции живых и неживых систем. Законы, лежащие в основе возникновения всех форм жизни по Дарвину. Молекулярно-генетический уровень живых организмов. Прогрессия размножения, естестенный отбор.

реферат , добавлен 24.04.2015


Аспекты разнообразия живых систем. Открытые, закрытые, организменные и надорганизменные живые системы. Первые древнейшие доклеточные протобионты. Адаптивный смысл структурной агрегации монобионтов. Развитие живых систем как функция структурной агрегации.

курсовая работа , добавлен 21.07.2009


Анализ места света в жизни организмов, в том числе и в процессе фотосинтеза. Оценка экологических пределов выносливости организмов. Энергия солнца как практически единственный источник энергии для всех живых организмов. Сущность и значение видимого света.

презентация , добавлен 26.11.2010


Объекты биологического познания и структура биологических наук. Гипотезы возникновения жизни и генетического кода. Концепции начала и эволюции жизни. Системная иерархия организации живых организмов и их сообществ. Экология и взаимоотношения живых существ.

реферат , добавлен 07.01.2010


Физические свойства воды и почвы. Влияние света и влажности на живые организмы. Основные уровни действия абиотических факторов. Роль продолжительности и интенсивности воздействия света - фотопериода в регуляции активности живых организмов и их развития.

презентация , добавлен 02.09.2014


Основные физиологические функции воды. Обеспечение жизнедеятельности организма и соблюдение питьевого режима. Питьевые минеральные, столовые и лечебные воды. Гидрокарбонатные, хлоридные, сульфатные, смешанные, биологически активные и газированные воды.

Со времени становления научно-фантастического жанра на русской почве (в дореволюционной России он только-только зарождался) и на протяжении более чем сорока лет, вплоть до 60-х годов, в литературной критике, посвященной научной фантастике, преобладали журналистские рецензии и читательские отклики. Многие из них принадлежат таким выдающимся ученым, как В.Обручев, П.Капица, К.Циолковский, или таким крупным литераторам, как А.Толстой и К.Федин. В совокупности весь этот материал представляет для историка литературы большую ценность. Но до последнего времени он очень мало обобщался, точно так же, как выпадала из поля зрения литературоведов сама научная фантастика. Е.Тамарченко, основательно обследовавший в своей диссертации «Социально-философский жанр современной научной фантастики» (1970) литературу вопроса, отмечает, что в свое время для изучения научной фантастики гораздо больше сделали социологи . Можно по пальцам перечесть литературно-критические статьи 30-х годов (ранее их не было вовсе), которые представляли бы серьезный интерес. Попытки историко-литературного обзора не предпринимались вплоть до 50-х годов , если не считать статей писателя-фантаста А.Палея и критиков А.Ивича и Л.Жукова , являвших собой, по сути дела, развернутые рецензии на небольшое число произведений и главным образом оценивающих выдвинутые в них научно-фантастические гипотезы.

Несколько живей развивалось теоретическое осмысление проблем научной фантастики. До сих пор не утратили значения литературно-критические работы известного писателя А.Беляева , впрочем, не претендовавшего на законченную теорию и делавшего невольную уступку характерной для его времени популяризаторской трактовке, согласно которой задачи научно-фантастической литературы сводились к художественному оформлению «занимательной науки». Популяризаторская трактовка была в какой-то мере оправдана в 20-30-х годах, когда пафос индустриализации и культурного строительства акцентировал просветительскую, служебную роль некоторых литературных жанров. В то время научная фантастика ставила перед собой преимущественно задачи предвидения в области техники и естествознания. Это способствовало утверждению рационально обоснованных предвидений как ведущего художественного принципа и размежеванию научно-фантастической литературы с традиционными фантастическими жанрами с их условно-поэтической фантазией. Но преобладание тем естествознания и техники ограничивало развитие «человековедческой» функции, а поэтому и художественные возможности научно-фантастической литературы. «Технологическая» фантастика отходила во второй ряд, а порой и за пределы беллетристики.

Складывалось и противоречие в определении «жанра». В 29-м томе 2-го издания Большой Советской Энциклопедии можно, например, прочесть, что научная фантастика отличается «от социальных утопий… тем, что обычно изображает борьбу за преобразование природы, а не борьбу за изменение общественных отношений» (с.264). А между тем ещё А.Беляев подчеркивал, что «социальная часть советских научно-фантастических произведений должна иметь такое же надежное научное основание , как и часть научно-техническая» .

В то время, правда, это было скорее программной задачей, чем характеристикой действительного состояния научно-фантастической литературы. Ни А.Беляеву, ни его современникам не удалось создать полноценного социального романа о будущем, хотя и он и - ранее - А.Толстой немало сделали для того, чтобы соединить «технологическую» и социальную фантастику в рамках целостного жанра.

К тому же вскоре, в 40-х годах, развитие нашей научной фантастики сузилось и затормозилось. Застойные тенденции в актуальных областях знания, в движении общественной мысли породили так называемую теорию предела или ближнего прицела. Авторами её были писатель В.Немцов и критик С.Иванов. Они требовали мечтать в пределах научно установленных фактов и к тому же не заглядывать в будущее далее, чем на несколько лет вперед. Практически это привело к популяризации сегодняшней науки и техники и к исчезновению социальной фантастики, которая начала было развиваться в 20-30-е годы. Социальное назначение литературы требовало научной фантастики более широкого диапазона, дело шло об усложнении научно-фантастического метода, а литературная критика 40-х годов либо доказывала, что негоже писать, скажем, о «буржуазной» науке генетике, либо прорабатывала писателя, увлеченного космической тематикой, за космо политизм (!) . Художественный уровень произведений заметно снизился по сравнению с 30-ми годами, когда, по крайней мере, формировалась увлекательная приключенческо-технологическая фантастики (Г.Адамов, Ю.Долгушин и др.).

Предпосылку перелома создало оздоровление общественно-идеологической атмосферы во второй половине 50-х годов. С этого времени наша научная фантастика бурно развивается и дифференцируется. Появляется большой отряд талантливых писателей - И.Ефремов, А. и Б.Стругацкие, И.Варшавский, Г.Мартынов, Г.Гор, О.Ларионова, С.Снегов, М.Емцев и Е.Парнов, А.Громова, В.Журавлева, Г.Альтов и мн. др., которые продолжили старые и создали новые направления фантастики - от традиционной «технологической», приключенческой и социально-утопической до философско-психологической, сатирической и пародийной. Ныне лидирует не «технологическое», а социально-философское направление, по своим задачам близкое обычной, нефантастической художественной литературе, но существенно отличающееся от неё специфическим объектом, поэтической системой и, главное, методом художественного познания. Научно-фантастическая литература переросла ныне рамки жанра и характеризуется особым методом, распространяющимся на несколько жанров или направлений. Термин «жанр» имеет теперь относительный смысл, главным образом исторический.

Современная научная фантастика уже не поддается узко футурологической оценке, она требует для своего изучения разносторонней методологии. Но подобно тому как обогащение современной фантастики явилось следствием не столько её внутренней литературной эволюции, сколько результатом отображенных ею грандиозных достижений научно-технической революции в середине нашего столетия, так и в повороте литературоведов к неожиданно расцветшему «жанру» эти достижения сыграли наиболее значительную роль.

О современной научной фантастике уже можно сказать словами известного ученого и писателя-фантаста А.Кларка, что её лучшие книги «вполне выдерживают сравнение с любым публикуемым в наши дни художественным произведением (исключая, конечно, наиболее выдающиеся)» , и все же её художественные завоевания представляются не такими уж значительными с точки зрения критериев нашей социально-психологической классики, по праву ставших каноническими. Общекультурная значимость «материала», занимательность объекта научной фантастики как бы преобладают над интересом к ней как к художественно-литературному явлению.

Одна из главных трудностей «фантастического» литературоведения в том и состоит, чтобы уяснить неизбежность пересмотра, а точней сказать, модификации основных «реалистических» понятий литературного анализа, ибо не все в современной фантастике поддается традиционному подходу. Критиков и литературоведов по сей день смущает, например, то обстоятельство, что научно-фантастическое произведение воздействует зачастую не столько силой индивидуализированных характеров, сколько абстракцией фантастических идей, и эстетика этих идей как бы восполняет поэтическую недостаточность «человековедения». Капитан Немо и беляевский Ихтиандр потеряли бы очарование живых лиц, отними мы у них чудесный корабль или акульи жабры. А литературная критика слишком часто пытается занять как раз такую позицию.

Вопрос состоит в том, что пользуется ли научная фантастика своим исключительным успехом, несмотря на художественные несовершенства, или же то, что выглядит в ней, согласно традиционным «реалистическим» канонам, несовершенным, является её специфической особенностью? На этот, как и на другие подобные вопросы, литературоведение пока ещё не имеет удовлетворительного ответа. Но по крайней мере оно их поставило.

Именно широкая популярность научно-фантастической литературы привлекла к ней серьезное исследовательское внимание. В наше время этот «жанр» - на самом переднем крае идеологической борьбы. В прогнозах будущего, в иносказательной перекличке фантастических картин с реальной действительностью предельно обнажаются оценки противоречивого воздействия научно-технического и социального прогресса на личность и общество. Буржуазные идеологи рассчитывают использовать популярность произведений научно-фантастического жанра в своих целях. В статье о современной фантастике советский социолог Э.Араб-Оглы приводил весьма примечательное признание американского писателя С.Сприля: «…американские промышленные тресты, лаборатории и управления национальной обороны находятся в постоянной и интимной связи с элитой научно-фантастической литературы» . И не случайно в 60-х годах журналы «Коммунист» и «Вопросы философии» неоднократно выступали с обширными статьями по вопросам научной фантастики.

В статье «Будущее, его провозвестники и лжепророки» Е.Брандис и В.Дмитревский впервые подвергли обстоятельному разбору расхожие идеи современной зарубежной реакционной фантастики - о «несостоятельности» самого понятия прогресса, о релятивизме исторического пути человечества, о якобы неизбежной в будущем конвергенции (сближении) противоположных социальных систем и т.д. Статья была направлена против наиболее ядовитого жанра - антикоммунистической утопии, ныне оттеснившей развлекательную приключенческую фантастику. Статья Е.Брандиса и В.Дмитревского вызвала в общем благожелательный отклик видных американских писателей-фантастов, преимущественно левой ориентации . И дело, видимо, не только в сочувствии гуманистической позиции советских литераторов, но и в хорошей аргументированности их остро идеологического выступления. Статья в «Коммунисте» продемонстрировала быстро растущий научный уровень нашей литературной критики в нетрадиционной для неё области.

К тому времени появились уже такие фундаментальные работы, как «Жюль Верн» (2-е изд., Л.: Детгиз, 1963) Е.Брандиса и «Герберт Уэллс» (М.: Гослитиздат, 1963) Ю.Кагарлицкого, получившие признание в нашей стране и за рубежом . Об этих двух монографиях, не связанных непосредственно с советской литературой, следует сказать в нашем обзоре потому, что на примере творчества двух великих писателей они убедительно раскрыли значительность социального потенциала научной фантастики, показали, что она отнюдь не сводится к «техницизму», и тем самым стимулировали широкое, необедненное понимание «жанра». Оба исследователя хорошо показали также художественную функцию научно-фантастического прогноза. Если жанр рецензии десятилетиями держался на сопоставлении фантастических гипотез с реальными возможностями науки, то монографии о Жюле Верне и Герберте Уэллсе продемонстрировали плодотворность всестороннего анализа научно-фантастического произведения, который связывал бы категорию прогноза с традиционными аспектами художественного мышления.

Книги об этих двух зарубежных классиках вместе с монографией Е.Брандиса и В.Дмитревского об Иване Ефремове «Через горы времени» (М.-Л: Советский писатель, 1963) заложили тип исследования, рассматривающего творчество писателя-фантаста не с привычных литературоведческих позиций, но и не узко-специфически, а в тех действительно многосторонних связях с мировым научно-техническим процессом, а равно и общелитературной традицией, без учета которых невозможно творческое развитие писателя-фантаста. Эти работы способствовали утверждению в новой отрасли нашего литературоведения испытанной историко-литературной традиции, которая обеспечила добротный уровень современных работ об отечественной научно-фантастической литературе.

Исследования развернулись сразу в нескольких направлениях: от изучения творчества отдельных писателей [критико-биографический очерк Б.Ляпунова «Александр Беляев» (М., 1967) и диссертация Е.Званцевой «Научно-фантастическая проза И.Ефремова» (1968)] до литературно-социологического анализа [книга Ю.Рюрикова «Через 100 и 1000 лет. Человек будущего и советская художественная фантастика» (М., 1961) и статья К.Зелинского «Литература и человек будущего» (Вопросы литературы, 1962, №2), статья и предисловия И.Бестужева-Лады, Э.Араб-Оглы, З.Файнбург] и историко-теоретических [диссертация Т.Чернышёвой «Человек и естественная среда в современной научной фантастике» (1969) и монография Н.Чёрной «В мире мечты и предвидения» (Киев, 1972)] и типологических [упоминавшаяся выше диссертация Е.Тамарченко] работ до наблюдений над поэтикой и стилем научно-фантастической литературы [статьи чешской русистки М.Генчковой]. В 70-е годы появились критико-библиографический обзор научной фантастики Б.Ляпунова «В мире мечты» (М.: 1970) и методико-библиографическое пособие А.Осипова и А.Чалисовой «Фантастика. Читатель. Библиотека» (М.: 1971; напечатано на ротапринте).

Примечательная широта диапазона современного изучения научной фантастики соответствует её реальному многообразию. Но есть одна общая черта, присущая работам всех типов, даже такой, как книга Г.Гуревича «Карта страны фантазий» (М.: Искусство, 1967), которая рассчитана на широкий круг любителей фантастики (очерк Г.Гуревича посвящен главным образом фантастике в кино): все они в той или иной мере стремятся осмыслить специфику научной фантастики в её историческом развитии. Ряд исследований непосредственно рассматривает историко-литературный процесс: диссертация индийского аспиранта Ленинградского университета К.Джингра «Пути развития научно-фантастического жанра в советской литературе» (1968), очерки автора этих строк в коллективных монографиях «История русского советского романа» (Л.: 1965) и «Русский советский рассказ. Очерки истории жанра» (Л.: 1970) и его книга «Русский советский научно-фантастический роман» (Л., 1970).

Первой собственно литературоведческой работой о научной фантастике явился как раз историко-литературный очерк - брошюра Е.Брандиса «Советский научно-фантастический роман» (Л.: 1959). В этом небольшом по объему исследовании впервые были четко охарактеризованы основные этапы развития «жанра» и его направления за более чем четыре десятилетия и, что впоследствии оказалось весьма существенным, именно научное предвидение правильно было оценено как эквивалент реализма в современной фантастике, как основной метод, ориентирующий все её направления - и прежние, и вновь сложившиеся. Такой взгляд на советскую фантастику развит был в другом, расширенном очерке Е.Брандиса и дополнен в брошюре С.Ларина «Литература крылатой мечты» (М.: 1961) анализом текущих явлений советской фантастики 40-50-х годов. Очерк Брандиса послужил отправной точкой концепции, оформившейся в позднейших исследованиях, которая не противопоставляет произвольно одни направления другим (например, вненаучную фантастику - научной), но стремится оценить их отношение к основному методу всей советской литературы. Тем самым было положено начало включению научной фантастики в общую историю жанров и направлений русской советской прозы (например, в упоминавшихся «Истории русского советского романа» и «Русском советском рассказе»).

Историко-литературная концепция развития научной фантастики вырабатывается коллективно. Большой фактический материал, на котором построены историко-литературные и историко-теоретические работы, позволил уже обоснованно, а не предположительно, как в большинстве критических статей, установить связь подъемов и спадов фантастики с приливами и отливами научно-технического прогресса и социальным движением советского общества (монография А.Бритикова), выявить её переклички с основным потоком советской литературы (диссертация К.Джингра) и с художественным опытом прошлого (работы Ю.Кагарлицкого, Т.Чернышёвой, Н.Чёрной, Е.Тамарченко), наметить в историческом аспекте типологическое своеобразие научной фантастики (диссертация Е.Тамарченко) и, главное, серьезно поставить вопрос о её месте в системе реализма (статьи и диссертация Т.Чернышёвой и монография Н.Чёрной). Исследование научной фантастики в историко-литературном аспекте создало предпосылку для обоснованных теоретических обобщений. Вообще говоря, в теоретических толкованиях этой отрасли художественной литературы никогда не было недостатка, но пестрое и неравномерное её развитие не давало достаточного основания для сколько-нибудь объективных выводов. Следует учитывать, что в научной фантастике, в силу её исторической молодости и некоторой родственности её художественного метода теоретическому познанию, воздействие литературно-критических взглядов на творчество писателей-фантастов особенно эффективно. Дело не только в том, что теория «реалистической» литературы строже поверяется многовековой художественной практикой, но и в том, что эту теорию легко соотнести с самой действительностью, из которой писатели черпают содержание и форму своих произведений. В этом последнем отношении создание теории фантастики особенно затруднено, ведь её художественный объект гипотетичен. Не случайно многие писатели-фантасты одновременно выступают в роли критиков-теоретиков, например И.Ефремов, чьи хорошо аргументированные и методологически четкие статьи имели особенно заметный резонанс .

Теория научной фантастики слишком долго строилась умозрительно, чтобы её попытки выправить зигзаги художественной практики не давали зачастую обратного результата. Так было с теорией предела, о которой уже упоминалось, так стало и с теорией фантастики как приема, о которой пойдет речь. Эта последняя явилась реакцией на волюнтаристские предписания мечтать от сих до сих. Но если «предельщики» сводили метод, так сказать, к дистанции мечты, то «беспредельщики» ударились в другую крайность - вообще сняли вопрос о научности. Они настойчиво доказывают, что проблема метода современной фантастики вполне укладывается в традиционные литературные категории и что научность фантастического допущения - вовсе не главный вопрос.

Обратимся к дискуссии о современной фантастике, проведенной в сентябре 1969 - марте 1970 года «Литературной газетой». А. и Б.Стругацкие в этой дискуссии писали: «Мы называем фантастическим всякое художественное произведение, в котором используется специфический художественный прием - вводится элемент необычайного, небывалого и даже вовсе невозможного. Все произведения такого рода могут быть развернуты в весьма широкий спектр, на одном конце которого расположатся „80 000 километров под водой”, „Грезы о Земле и небе” и „Человек-амфибия” (то, что обычно именуется фантастикой научной), а на другом - „Человек, который мог творить чудеса”, „Мастер и Маргарита” и „Превращение” (то, что мы склонны именовать фантастикой реалистической, как это ни странно звучит») .

Эта оптимистическая картина мирного сосуществования многоразличных направлений и жанров не вызывала б возражений, если бы сами Стругацкие тут же не противопоставляли научной фантастике свою «реалистическую», а по сути дела, фантастику условно-поэтического типа. И сколь бы не сглаживала «Литературная газета» в редакционном резюме подлинную логику спора: «Не следует переоценивать ни социально-философскую, ни так называемую чисто научную, ни „традиционную” (условно-поэтическую, - А.Б.) фантастику, тем более противопоставлять их друг другу» (заметка «От редакции» за 4 марта 1970 года), именно переоценка и противопоставление каждой стороной «своей» фантастики оказались налицо. В статье А. и Б.Стругацких более мягкие, в статье А.Громовой «Не созерцание, а исследование» (7 января 1970 года), как и в статьях их антиподов А.Казанцева «Луч мечты или потемки?» (29 октября 1969 года) и В.Немцова «Литературные мечты» (12 ноября 1969 года), - совершенно определенные.

В статье А.Громовой в 5-м томе «Краткой литературной энциклопедии» поз названием «Научная фантастика» именно эта фантастика откровенно третируется . Жюль Верн здесь где-то внизу на шкале литературных ценностей: в библиографическом списке пропущены признанные отечественные монографии об этом основоположнике жанра, так же как и о его советском последователе И.Ефремове, и не указаны литературно-критические статьи И.Ефремова А.Беляева. Зато одно из заглавных мест предоставлено А. и Б.Стругацким, как известно, давно уже отказавшимся от научной фантастики. Упоминанию для проформы нашего выдающегося научного фантаста И.Ефремова опять же соответствует пропуск содержательной монографии о нем, точно так же, как и его собственных литературно-критических статей, отстаивающих приоритет научно-фантастического метода.

Не удивительно поэтому, что и в последующем выступлении на страницах «Литературной газеты» А.Громова писала: «Единственная пока монография по вопросам научной фантастики - „Русский советский научно-фантастический роман” А.Ф.Бритикова - сколько-нибудь надежным теоретическим подспорьем в работе служить не может» . Не автору, разумеется, оспаривать мнение о своей книге. Но речь сейчас совсем о другом. А именно: общеизвестно, между тем, что теоретические вопросы научной фантастики интересно и широко трактовались в монографиях о Жюле Верне, Г.Уэллсе и И.Ефремове. Известно также, что за несколько месяцев до статьи А.Громовой вышла еще одна монография - «В мире мечты и предвидения» Н.Чёрной, - и тоже осталась ею «не замеченной». Сама постановка вопроса в книге Н.Чёрной, очевидно трактующая как видно из подзаголовка о «Научной фантастике и художественных возможностях (!)» - не могла послужить А.Громовой подспорьем в «работе» по перевертыванию картины развития современной фантастики вверх ногами.

Словом, вместо объявленного А. и Б.Стругацкими «сосуществования» вненаучная фантастика весьма активно стремится к самоутверждению.

Стругацкие аргументировали свою приверженность «условно-позитивной» фантастике тем, что она, по их словам, «пребудет вовеки», тогда как жизнь научной фантастики якобы ограничена тем отрезком времени, в течение которого «развитие естественных наук достигнет стадии насыщения и интересы общества переместятся в другую область» . Гипотеза насчет «насыщения естествознанием», существует, и возможно, что технологической фантастике в самом деле когда-нибудь суждено зачахнуть. Но наступит ли год или столетие, когда человечество настолько прессытится знанием самого себя, что писателям ничего не останется, как погрузиться в чисто художественные приемы? Во всяком случае, Стругацкие ничего не говорят о социальной научной фантастике - словно её уже нет.

А как быть с мнением классиков реализма - от Тургенева до Чехова и Горького, что поэтика художественной литературы, например пейзажа, уже претерпевает изменение под воздействием научного мироотношения? С этим авторитетным мнением хорошо согласуется обоснованный прогноз И.Ефремова о сближении научно-фантастической и обычной «бытовой» литератур. По мысли И.Ефремова, они обе движутся к какому-то синтезу . В отличие от предсказания А. и Б.Стругацких этот прогноз учитывает не только научно-мировоззренческую, но и литературно-эстетическую составляющую процесса. Это подкрепляется работами Т.Чернышёвой (подробней о них речь далее), показавших неизбежность сближения фантастической и реалистической ветвей художественной литературы не только в связи с их внутренней эволюцией как форм искусства и сознания, но и в связи с усложнением отношения искусства к действительности в условиях современной цивилизации.

Оставим, однако, прогнозы и вернемся к действительному состоянию литературы. А. и Б.Стругацкие в своей, казалось бы, универсальной системе направлений и жанров не нашли места научной социальной фантастике, тогда как именно для неё обоснованность допущений в наше время имеет исключительное значение, что было очевидно ещё А.Беляеву. Практика современной научной прогностики показывает, правда, что социальные предвидения более предположительны, чем естественнонаучные.

Ясно также, что художественному «человековедению» противопоказана логическая жесткость чисто научного прогноза. В художественном творчестве жизненное явление не только экстраполируется с научной объективностью, но и подвергается субъективной эмоциональной оценке. В художественном методе научной фантастики сохраняется личностный характер, отличающий искусство от науки. Но все это не снимает проблему научной обоснованности, а лишь придает своеобразие фантастическим допущениям.

Для Стругацких же научность почему-то эквивалентна механическому расчету (кстати сказать - в соответствии с трактовкой научной фантастики их оппонентами-«предельщиками»). Писатели ссылаются на собственный опыт. Их ранние повести, говорят они, были «результатом последовательной, планомерной, до конца наперед рассчитанной работы» . Позднейшие их произведения - «Трудно быть богом», «Улитка на склоне» - шли уже, по словам Стругацких, «не из четкого замысла хорошо разработанного плана… и не от оригинальной логической модели, а как раз вопреки всему этому» .

В самом деле: в этих произведениях больше живого чувства и поэтических красок. Но это общее их свойство не помешало им оказаться на противоположных концах того спектра жанров и направлений, который развернут в статье Стругацких. В повести «Трудно быть богом» драматизм и лиричность хорошо уживаются с научной фантастикой, тогда как «Улитка» - типичное порождение фантастики как приема, которую Стругацкие почему-то именуют реалистической. В основе фантастических коллизий первой повести, по моему мнению, - актуальная ныне истина научного социализма об авантюризме экспорта революции, о непреложности предпосылок социального прогресса внутри самого общества. «Космизм» фантастического обобщения позволяет соотнести повесть с многими явлениями мнимой революционности. Предостережения же «Улитки» настолько темны и сумбурны, что писателей даже обвиняли в сочинении пасквиля на советскую действительность . Думается, это такая же крайность, как и противоположная попытка - переадресовать фантастические иносказания капитализму . В фантасмагориях «Улитки» можно вычитать все, что угодно: хотите, понимайте это как сатиру на капитализм, хотите, как сатиру на извращения социализма, а хотите - и как нечто третье, по выражению Стругацких, «даже вовсе невозможное»… А между тем предисловие ко второй части этой повести, написанное А.Громовой, внушает, будто фантастика «Улитки» более высокого ранга, только, мол, она «рассчитана на… квалифицированных, активно мыслящих читателей» .

М.Е.Салтыков-Щедрин, кого А. и Б.Стругацкие в одной своей статье назвали среди классиков, чьему художественному опыту они хотели бы следовать, утверждал: «…чтоб сатира была действительно сатирою и достигала своей цели, надобно, во-первых, чтоб она давала почувствовать читателю тот идеал, из которого отправляется творец ее, и, во-вторых, чтоб она вполне ясно сознавала тот предмет, против которого направлено её жало» . В «Улитке» нарушены сразу оба условия. Здесь нет и следа той идеологической определенности, с какой писатели выразили свое, пусть рационалистическое, представление о коммунизме в «Возвращении» или с какой нарисовали в «Хищных вещах века» предостерегающую, пусть и спорную, модель мещанского «коммунизма». А. и Б.Стругацкие пренебрегли самым главным в щедринском опыте - реализмом художественного метода.

Применительно к фантастике реализм эквивалентен научности анализа (прогноза) поднимаемых проблем. Если вкладывать в определение «реалистическая фантастика» хоть сколько-нибудь отвечающий ему смысл, то мера научности фантазии и есть принципиальная мера реализма. Если «бытовик» ещё может выявить тенденцию, эмпирически наблюдая стоящую перед его глазами действительность, то фантаст, когда он надеется проследить эту тенденцию в воображаемых обстоятельствах, посредством одного лишь интуитивно подобранного условно-литературного приема, заведомо обрекает себя на недостоверность, т.е. на отказ от реализма. А по справедливому замечанию З.Файнбург, мера достоверности, мера научности фантастических гипотез есть мера прогрессивности социально-фантастического произведения .

С одной стороны, А. и Б.Стругацкие как будто за такую фантастику, которая показала бы, по их словам, «вторжение будущего в настоящее», а с другой, - они не дают ей сколько-нибудь надежного инструмента. Заголовком своей статьи - «Давайте думать о будущем» - писатели как будто выступают против плоского изображательства «предельщиков», а всем содержанием толкают опять же к изображательству только другого свойства - неуправляемому.

В раннем творчестве А. и Б.Стругацких научно-фантастическое моделирование будущего тоже было довольно приблизительным, и оттого-то, думается, писатели так легко с ним расстались. Недостаточно обоснованную научную посылку они произвольно заменяли условной. Стругацкие, например, отстаивали свое право переносить в будущее наших лучших современников, - мол, им уже по плечу коммунистический мир. На деле, однако, в их повестях оказалась довольно пестрая компания, мало согласующаяся с представлением о новом человеке. Человек будущеего, заметил в этой связи И.Ефремов, явится «продуктом совершенно другого общества» . Метод действительно научной фантастики предполагает, что уровень личности должен соответствовать уровню общества, в котором она живет и действует. А если, заключает И.Ефремов, твои герои «в чем-то кажутся искусственными… в этом, наверное, сказались недостатки писательского мастерства. Но принцип правилен» .

Принцип научности нисколько не отменяет того, чтобы современная фантастика использовала весь широкий спектр допущений - от строго обоснованных до заведомо чудесных. Без этого невозможно настоящее искусство, за которое ратуют А. и Б.Стругацкие и о котором забывают ригоричные блюстители строгой научности. Но подобно тому, как не дело науки обосновывать сказочные чудеса, так и литературная условность не должна претендовать на то, что под силу лишь хорошо аргументированной гипотезе. Вот в эту «тонкость» и упирается методологический изъян сторонников вне научной или условно-литературной фантастики.

Между тем «Литературная газета», подытоживая дискуссию, уверяла, что «все направления хороши в той мере, в какой они помогают решению главных задач всей нашей литературы - задач коммунистического воспитания» . В том-то и дело: в какой мере? Ведь вне научное направление заведомо снимает с себя важнейшую, по справедливому определению «Литературной газеты», задачу нашей фантастики - «показ будущеего… с позиций научного коммунизма» , а механическая научная фантастика тоже не обеспечивает решение этой задачи. На поверхность дискуссии вышли такие «сакраментальные» альтернативы, как «научно - не научно», «художественно - не художественно», «луч мечты или потемки», которые возвращали спор на давно пройденный уровень. На периферии полемики оказались и не нашли отражения в редакционном резюме (статьи, например, З.Файнбург, Е.Тамарченко), ставившие действительно актуальные вопросы: как понимать научность фантастики разных направлений и в чем специфическая художественность научной фантастики.

Сегодня эти вопросы группируются вокруг категории фантастического прогноза - этой стародавней и вечно новой «тайны всех тайн» фантастики, уже чисто психологически более всего притягивающей читателя, ибо не только ни один вид искусства, но и вообще ни один род человеческой деятельности до недавнего времени не ставил своей непосредственной целью приподнять завесу грядущего. Интерес к прогностической функции в последнее время заметно вытесняет все ещё модные туманные рассуждения о мечте как сущности фантастики, или об условном приеме как универсальном методе, или о том, что фантастика просто отворяет дверь в неведомое, и т.д.

Впрочем, интерес к природе научно-фантастического художественного прогноза никогда не иссякал. В монографии Е.Брандиса о Жюле Верне научные предвидения оценивались как важнейший элемент литературного новаторства великого фантаста. В интересных исследованиях писателя Г.Альтова даны были многочисленные примеры высокого коэффициента осуществления фантастических предвидений Жюля Верна, Герберта Уэллса и Александра Беляева . В статье писательницы В.Журавлевой «Контуры грядущего» было показано соотношение методов художественного и научного прогнозирования. В монографии Ю.Кагарлицкого об Уэллсе и в статье физика В.Смилги «Фантастическая наука и научная фантастика» выяснено взаимодействие научного прогноза с литературной иллюзией и показан переход условно-поэтического предвидения на уровень научной гипотезы. В статье Е.Брандиса «Научная фантастика и моделирование мира будущего» и особенно в упоминавшейся статье З.Файнбург «Современное общество и научная фантастика» развернута общая типологическая характеристика художественного научно-фантастического прогноза по сравнению с чисто научным. Во введении к моей монографии «Русский советский научно-фантастический роман» сделана была попытка определить ведущее место предвидения среди прочих специфических функций научной фантастики (а вовсе не дать серию противоречивых определений «жанра», критике которых оказалась посвящена одна из рецензий на книгу) .

Нет возможности привести все работы, обсуждающие прогностическую функцию как центральный момент метода научной фантастики. Надо только сказать, что не все авторы согласны с такой её трактовкой. Е.Тамарченко, например, считает, что «основной функцией социально-философской фантастики является выбор - понятие более широкое, чем прогнозирование. В переломные моменты истории (подразумевается: истории, фантастически измененной, - А.Б.) открываются горизонты буквально во всех направлениях - в прошлое так же, как в будущее» . Читатель вместе с героями производит выбор того или иного направления, того или иного пути. Е.Тамарченко - сторонник действительно обоснованного выбора: он хорошо сознает, что читатель потому и получает возможность примеривать фантастические ситуации к каким-то реальным, что на эти последние опиралось воображение автора. Но тогда, стало быть, в основе «категории выбора» - все та же категория прогноза, только в усложненном и развернутом варианте - направленная от настоящего одновременно и в будущее и в прошлое.

Е.Тамарченко напоминает, что непосредственное обращение к науке присуще не только современной фантастике, но и нефантастическому искусству (литература просветителей, Флобер, Золя, научный детектив, философско-социальный роман Леонида Леонова). Но, стало быть, именно категория научно-фантастического прогноза проводит между ними принципиальную демаркационную линию, именно она придает фантастике, по справедливому замечанию Е.Тамарченко, свойство «сильнее и очевиднее других типов литературы» выражать тягу к новому .

Несмотря на то, что в современной фантастике (особенно в социальной) научно-фантастический прогноз широко комбинируется с условно-литературным приемом, прогностическая функция остается основополагающей. Через прогноз осуществляется специфическая типизация, а в прогнозировании желательных или нежелательных тенденций реализуется партийная оценка действительности. Прогноз выражает идеал настоящего и является критерием прошлого, а направленность прогноза в прошлое, точно так же, как и в будущее, делает его своего рода перекрестком художественных времен. И как раз потому, что направленность прогнозирования не ограничивается будущим, через категорию будущего прогноз окрашивает всю современную фантастическую литературу.

На это указывает и читательское восприятие. Так, данные социологического исследования, проведенного под руководством З.Файнбург, показали, что большинство читателей ценит научную фантастику «прежде всего (!) как „литературу о будущем”» . Не следует только противопоставлять, как это делал один из участников дискуссии в «Литературной газете» (повторяя ошибку «предельщика» В.Немцова) , интерес к будущему интересу к настоящему. Фантастика как раз и выражает взаимосвязанность того и другого в человеческом сознании.

Сегодня уже ясно (хотя и не стало ещё общеизвестной истиной), что художественно-фантастический прогноз несводим буквально ни к научному предсказанию, ни к чисто условному допущению. И то и другое составляет как бы две стороны одной медали и находится в сложном и подчас причудливом соотношении. «Обычная» литературная условность обладает удивительной способностью превращаться во вполне «патентоспособную» гипотезу и наоборот, причем эти метаморфозы могут повторяться неоднократно. Жюль-верновский полет из пушки на Луну долго считался хрестоматийным примером ошибочной научной фантазии, а современным читателем воспринимается как условный прием. В самом деле, никакой колоссальный ствол не способен придать снаряду космическую скорость. Между тем Жюль Верн не просто ошибался: он как художник использовал психологическую иллюзию своего века насчет неограниченных возможностей простого увеличения масштабов техники. Но со временем аналогия с составной ракетой подсказала инженерам, что если пушечные стволы вложить друг в друга, наподобие матрешек, то при выстреливании скорости сложатся и дадут искомую.

Жабры беляевского Ихтиандра и сегодня все ещё смелая фантазия. Но с самого начала это фантастическое допущение было одновременно и поэтическим символом, воплощавшим мечту о безграничной физической свободе человека, а ныне биологическая приспособляемость сухопутного организма к водной стихии - серьезная научная проблема.

Природа этих переходов ещё не до конца ясна. Можно предположить, что они обусловлены не только постепенным распространением научной логики на условно-поэтическую, но и обратным воздействием поэтических ассоциаций на научную логику. Заключенная в научно-фантастическом прогнозе диалектика научного и художественного мышления дает ключ к структуре самой фантазии - этой наиболее общей категории фантастической литературы.

В силу своей универсальности прогностическая функция является важнейшей идеологической оценочной категорией. Мера научности художественного прогноза определяет, например, глубинный водораздел между внешне сходными жанрами социальной фантастики: романом-предостережением и антиутопией. В жанре романа-предостережения, зачинателем которого был ещё Г.Уэллс, ныне создаются наиболее значительные произведения социально-философской фантастики, затрагивающие самые животрепещущие проблемы современности - о войне и мире в век неизмеримой мощи оружия массового поражения, о судьбе социально-освободительного движения в новых исторических условиях и т.д. Роман-предостережение, так же как и антиутопия (и в отличие от утопии), трактует нежелательные тенденции социального или научно-технического развития. Но если он проецирует в будущее обоснованную тревогу, если его гуманизм опирается на действительно рациональные представления о нежелательных тенденциях, то антиутопия снимает рациональный критерий и извращает гуманистическую цель предостережения. Антиутопию, как правило, не интересуют социальные силы, способные обуздать нежелательные тенденции, её пафос - подминающая человечество стихия природы или общества.

Представляется поэтому ошибочным распространенное в критике и литературоведении терминологическое смещение этих жанров. Их идеологическая полярность не исключает, разумеется, некоторых структурных перекличек. Но имманентное изучение структуры (в некоторых разделах диссертации и в статьях Е.Тамарченко, например, сглаживает гносеологическую и политическую противоположность антиутопии и романа-предостережения). Корни этой противоположности, как уже отмечалось, - в степени научности прогноза. Чем социальней антиутопия, тем «свободней» она в обосновании своих мрачных предсказаний. Прогноз в антиутопии гораздо дальше от действительно научной гипотезы, чем в романе-предостережении.

Двойственный характер современного научно-технического прогресса, с одной стороны, и с другой - извращение раскольниками целей и средств коммунистического движения, требуют сегодня особо четкой оценки того, что называют тенденциями желательными и нежелательными.

Актуальный теоретический интерес представляет пожелание В.И.Ленина А.А.Богданову написать такой фантастический роман, который показал бы неизбежность ограбления естественных богатств Земли, если на планете продлится господство капитализма . Это пожелание противостоит огульному отрицанию некоторыми писателями-фантастами «мрачных предсказаний» вообще, независимо от того, идет ли речь о тенденциозной антиутопии или же, напротив, о научно-фантастическом романе-предостережении.

Но вместе с тем предложенный тематический поворот утопического романа - к прямой критике капитализма с марксистских позиций - содержал предпосылку методологического обновления этого жанра, в период социалистической революции его задача расширилась и усложнилась: наряду с изображением идеала утопический роман должен был включить в себя борьбу, столкновение идеала с антиидеалом, а это требовало уже учета действительных, не вымышленных коллизий и трудностей в осуществлении идеала. Как писал в предисловии к своему социально-фантастическому роману «Час Быка» И.Ефремов, осуществление мечты основоположников марксизма о «прыжке из царства необходимости в царство свободы» - не простая вещь, переход к коммунизму потребует от людей высочайшей дисциплинированности, сознательной ответственности и напряжения всех душевных сил.

«Час Быка», говорит И.Ефремов, задуман был в осуществление ленинской рекомендации А.А.Богданову и вместе с тем в ответ на две тенденции в современной фантастике. Одна, по словам И.Ефремова, рассматривает «будущее в мрачных красках грядущих катастроф, неудач и неожиданностей… Подобные произведения… были бы даже необходимы, если бы наряду с картинами бедствий показывали, как их избежать…» (Я бы сказал: если бы вдохновлялись этой задачей, - решение её представляет ещё большие трудности, чем конструктивное изображение желаемого будущего, - А.Б.) «Другим полюсом антиутопий, - продолжает И.Ефремов, - можно считать немалое число научно-фантастических произведений… где счастливое коммунистическое будущее достигнуто как бы само собой и люди… - эти неуравновешенные, невежливые, болтливые и плоско-ироничные герои будущего больше похожи на недоучившихся и скверно воспитанных бездельников современности.

Оба полюса представлений о грядущем смыкаются в единстве игнорирования марксистски-диалектического рассмотрения исторических процессов и неверии в человека» .

В полемическом запале И.Ефремов называет роман-предостережение тоже антиутопией, однако ясно, о чем речь. В своем «Часе Быка» писатель как бы совместил роман-предостережение с конструктивной коммунистической утопией, продолжив новаторство Г.Уэллса, в некоторых своих фантастических романах прогнозировавшего одновременно и желательные и не желательные тенденции современности. В «Часе Быка» нашла, таким образом, более полную, чем в утопии или романе-предостережении, жанровую реализацию та черта художественного фантастического прогноза, которую З.Файнбург называет эффектом целостности: «…явление рассматривается в научной фантастике не обособленно, что в какой-то мере неизбежно при строго научном теоретическом подходе, как… элемент единого гипотетического мира» . У И.Ефремова гипотетический мир предстает в единстве конструктивных и предостерегающих допущений, в борьбе идеала с антиидеалом, приближаясь к полноте охвата действительности в реалистической литературе. И поэтому хотя в «Часе Быка» осуществлены далеко не все требования, предъявляемые сегодня к художественной фантастике, - перед нами скорее роман-трактат, чем роман в обычном смысле, - этим произведением сделан был новаторский шаг в развитии социально-фантастического жанра.

В научно-фантастической литературе как бы обособляется прогностическая функция искусства вообще. Традиционная реалистическая литература тоже в какой-то мере прогнозирует будущее, говорит З.Файнбург, но построение целостной картины будущего не входит в её задачу. (Быть может, войдет когда-нибудь, когда, по мысли И.Ефремова, образно-художественное познание сольется с научно-логическим.) А так как научно-теоретический анализ тоже не в состоянии дать картину будущего как единого целого, то в итоге «эффект целостности - хотя бы ценой опеделенных потерь за счет глубины и логической стройности анализа -остается только за научной фантастикой» . В системе современного реализма научная фантастика выполняет такую роль, которая до неё литературе была не свойственна.

З.Файнбург цитирует характерное высказывание теоретика научной фантастики Дж.Кемпбелла-младшего: «…старый метод - сначала проводить испытание, потом исправлять ошибки - больше не годится. Мы живем в эпоху, когда одна ошибка может сделать уже невозможным никакие другие испытания. Научно-фантастическая литература дает людям средство экспериментировать там, где экспериментировать на практике стало нельзя» . А вместе с тем движение современной цивилизации, как никогда, нуждается в грандиозных экспериментах. Научно-фантастическую литературу можно уподобить грандиозному институту мысленного экспериментирования. Один из методов научного прогнозирования - опрос экспертов. В «экспертизу», которую по той или иной проблеме производит научная фантастика, втягиваются тысячи и миллионы читателей. Но эта-то народная форма прогнозирования и возможна благодаря преимуществам метода научной фантастики и, в частности, той его черте, которую З.Файнбург называет эффектом присутствия или сопереживания: образная форма «позволяет показать не просто сами по себе сухие оголенные идеи, до конца понятные только узкому специалисту, но драму идей» .

Стало быть, даже если ограничиваться одной только прогностической функцией, удельный вес научной фантастики в системе познания должен не убывать, а возрастать. Известно, что науке, например, плохо удается прогнозирование принципиально нового . Дифференциация знания, особенно между естественными науками и гуманитарными, мешает видеть предпосылки принципиально новых открытий - обычно они вырисовываются на «стыках» наук.

Эффект целостности позволяет давать более долгосрочные прогнозы, хотя, как уже было сказано, ценой некоторых потерь: художественная фантастика хорошо прогнозирует цель и последствия осуществления этой цели, но не может сколько-нибудь строго указать средства её реализации. Очевидно, что в системе современного познания фантастика выполняет особую роль, существенно отличную от других типов искусства. В то же время и характер самого познания ныне существенно меняется: возрастание преобразующей действенности науки поднимает ценность предвидения, прогноза. Поэтому вывод, к которому пришло большинство исследователей, - что образное прогнозирование будущего является важнейшей специфической функцией современной фантастики, - представляется не только правильным, но и плодотворным как универсальный постулат. Он не только указывает на своеобразие научной фантастики, но и связывает её литературную специфику с особым эстетическим отношением к действительности.

В работах о научной фантастике заметна периодическая переориентировка определений: с литературно-жанровых к «научно»-методологическим и наоборот. Эта перемена установки по-своему отражает этапы изучения (со временем они закреплялись в направления и аспекты): от сопоставления с нефантастическими жанрами, через историко-литературное изучение собственной природы научной фантастики к осмыслению её места в общей системе способов освоения мира. Существующие определения стремятся либо вычленить, либо связать научную фантастику то с теми, фантастическими жанрами, через историко-литературное изучение собственной природы научной фантастики к осмыслению её места в общей системе способов освоения мира. Поэтому конечная цель историко-литературного аспекта изучения научной фантастики не просто описание литературных фактов и даже не анализ литературной типологии, но установление самого специфического объекта.

Для исследователя нефантастической литературы эти соображения выглядят общим местом. Но при переходе к новым художественным явлениям как раз самые общие истины и оказываются камнем преткновения. В данном случае намерение выйти из круга внутрилитературных понятий и показать, что «фантастика - литература» (как назвали А. и Б.Стругацкие одну из своих статей) не только в том смысле, что она говорит языком художественного слова, но и в том, что говорит нечто свое, о том, что представляет для нефантастических жанров лишь попутную тему, - было принципиально новым шагом к самому главному в теории.

Попытки понять литературную специфичность научной фантастики через её особый объект делались сравнительно давно. Автор этих строк, в частности, суммировал соображения своих предшественников о том, что научная фантастика выражает взаимодействие человека и общества с научно-техническим прогрессом.

Легко видеть, что объект не фантастической литературы существенно иной: это, во-первых, человек в его общественных отношениях и, во-вторых, социальная среда: то и другое нефантастическая литература берет как данность. Научно же фантастическую занимает не столько данность, сколько момент движения на «стыке» социальной среды с научно-технической культурой. Лабильность этого объекта может быть выражена адекватно как раз в форме предвидения, предвосхищения - в художественной категории прогноза. Вот в каком смысле метод художественного прогнозирования есть «развитие» специфического содержания научной фантастики.

Впоследствии работы Т.Чернышёвой показали, однако, что взаимодействие человека и общества с научно-техническим прогрессом составляет только часть особого объекта научной фантастики, хотя и важнейшую. Ценность работ Т.Чернышёвой в том, что они обосновали методологическое значение для научной фантастики принципиально новой среды, которую создает для человека и общества научно-техническая культура и которая определяет границу эстетического отношения к действительности между фантастическими и нефантастическими типами литературы.

Напомнив, что анализ сложнейшей системы связей между личностью и социальной средой явился великим завоеванием реалистов XIX - XX веков (отсюда - психологизм их произведений), Т.Чернышёва обратила внимание на то, что «реалисты сузили понятие среды по сравнению со своими предшественниками - романтиками и художниками Древней Греции и Рима. В реалистическом искусстве понятие среды, по сути дела, свелось к общественной среде, общество понималось через человека, человек - через общество» . На определенном уровне цивилизации это было оправданно. Однако в новых условиях, когда среда - измененная естественная среда и искусственно созданная человеком («вторая природа») - стала оказывать на личность и общество все большее воздействие, все больше стала сказываться и недостаточность такого подхода. Реалистическая литература и поныне, говорит Т.Чернышёва, не всегда учитывает, что человек ещё и сын природы, а в эпоху научно-технической революции - и порождение научно-технического прогресса.

Фантастика, таким образом, расширяет эстетическое отношение искусства к действительности. Современную научную фантастику, подчеркивает Т.Чернышёва, характеризует отнюдь не только интерес к науке и технике: уже в своем истоке (Жюль Верн) она предчувствовала в этих сторонах человеческой деятельности великие перемены, которые наука и техника произведут в бытии человека. Ныне же интерес к науке определенно «перерос… в интерес к новой среде, открываемой человеку наукой, к среде природной, куда наука непременно вернет человека в будущем, разбив скорлупу искусственной среды, которой когда-то она же его и оградила» (с.307). Фантасты показывают (Т.Чернышёва выделяет этот тезис), как «развитие техники должно привести к такому (в том числе и биологическому, - А.Б.) изменению человека, что он сможет отказаться от техники. Поэтому и техника рассматривается не как простой посредник в общении с природой, но как активная… среда, изменяющая самого человека» (с.315).

Научная фантастика является ныне проводником нового и своеобразного романтического начала в советской литературе (её отношение к социалистическому реализму - вопрос особый и, разумеется, более сложный, чем вопрос о романтизме, но уже в этом плане неоправданна и непонятна попытка отлучить её от метода советской литературы) . Обсуждаемая фантастами проблема «возвращения» человека в природную среду открывает такие возможности (художественные и философско-мировоззренческие, - А.Б.), каких не знало прежнее искусство (с.308). Это - ключевая проблема цивилизации, она в равной мере связана как с научно-техническим, так и с социально-политическим её содержанием. Именно научно-фантастическая литература вводит «проблему возвращения» в художественное человековедение.

Правда, при этом существенно меняется само понятие человековедения, ибо социальные проблемы в научной фантастике в значительной мере раскрываются через «технические». Например, технико-биологическое изменение среды, говорит Т.Чернышёва, «может привести к серьезному изменению понятия (т.е. типа, - А.Б.) человеческой личности, поскольку границы её неизмеримо расширяются» (с.319). Фантасты, например, обсуждают симбиоз организма с машиной или такую направленную биологическую эволюцию, которая может привести, скажем, к «третьей сигнальной системе» - внечувственному общению. Но дело не столько в вероятности того или другого предположения, сколько в принципиальной постановке самой проблемы, в очерчивании мыслимых границ изменения личности под воздействием новой среды. Здесь научная фантастика явно уступающая нефантастической литературе, например, в психологическом анализе, тем не менее в возрастающей мере опережает реалистическую литературу. Человек, перед которым, допустим (Т.Чернышёва приводит пример из повести Г.Гора «Гости с Уазы»), «открылось пространство Лобачевского как реальность, как быт», конечно же, будет «не просто духовно богаче современного человека - он будет иным. Каким? Пока об этом сказать трудно… потому, что среда… в окружении которой фантасты пытаются представить себе человека будущего, во многом ещё гипотетична. Кроме того, свойства её не могут быть познаны художником» (с.315) непосредственно - как познает текущую действительность писатель-реалист.

Стало быть, в реализации своих интересных возможностей научная фантастика испытывает объективные трудности. Она, отмечает Т.Чернышева, не достигла ещё, например, «органического соединения по-новому увиденной природной среды и среды общественной» (с.316) (последнюю, кстати сказать, ей тоже приходится рисовать гипотетически). Поэтому писатель-фантаст «не может представить в комплексе все влияния (среды, - А.Б.) на человека» (с.316). Отсюда - характерная для научной фантастики «разобщенность социально-этического и научно-технического содержания» (с.303), «техницизма» и «человековедения». В слабых произведениях эта разобщенность «просто заметнее, нагляднее, но она присуща всей научно-фантастической литературе, и это дает возможность вести исследование современной научной фантастики по двум параллельным линиям и оценивать любое научно-фантастическое произведение с двух позиций: с точки зрения науки и с точки зрения искусства.

Что же является причиной этого? Неумелость? Но ведь и неумелость может быть различной. Она может идти просто от неопытности писателя, но может зависеть и от того, что вся литература в целом не научилась ещё чему-то, не преодолела каких-то внутренних трудностей (с.303).

Отметим, что речь идет о трудностях иного рода, нежели в нефантастической литературе. Иной объект, иное содержание диктуют и иные принципы художественности. Но тогда, стало быть, научная фантастика чему-то и не должна учиться. Ведь даже несомненные достижения её признанных классиков не укладываются в традиционные нормы. Фантастические романы Г.Уэллса бесспорно сыграли выдающуюся роль в мировом художественном развитии, а ведь в них нет ни одного человеческого характера, приближающегося к образам великих реалистов. Зато Г.Уэллс одарил мировую литературу небывалыми персонажами-символами, персонажами-идеями.

Стало быть, невозможно отмахнуться от утверждения Е.Тамарченко, хотя оно, казалось бы, разрушает все аксиомы художественности: «Герой современной научной фантастики… прежде всего - идея (в том же смысле, в каком героем детектива является сюжет)» . Стало быть, нельзя не прислушаться к возражениям З.Файнбург в связи с тем, что научную фантастику «упрекают в недостаточной строгости и точности деталей»: «…с одной стороны, именно детализация гипотетической, фантастической ситуации наиболее трудна (для писателя-реалиста трудности такого рода - исключение, - А.Б.)… А с другой - сопереживание с идеей вполне совместимо с известной „небрежностью”, с известным безразличием к деталям. Что же здесь налицо: недостаточное мастерство авторов или органическое свойство метода? Этого мы пока не можем сказать уверенно» .

Некоторым критикам это ясно заранее. В.Ревич, например, весьма изящно отделывается от вопроса М.Лазарева: «…хотелось бы услышать ясный ответ: на какой основе возможна нынче фантастика, кроме научной?» «…Фантастика, - отвечает он, - возможна на одной основе: на художественной. Произведениям же „чисто” научной фантастики я, признавая их существование (?), отказываю в праве называться художественной литературой. Или техницизм, или человековедение. Приходится выбирать» , по сути дела означает уход от решения вопроса. Между тем приходится, если угодно, не выбирать, а соединять, ибо от функции пресловутого «техницизма» в «человековедении» как раз и зависит особенность научно-фантастической художественности. Мы уже говорили, что далеко не все, что представляется несовершенным с точки зрения традиционной литературной поэтики, действительно несовершенно для научной фантастики. Т.Чернышёва права и не права, когда соглашается: «что „человеческое содержание” научно-фантастических книг как будто беднее, чем в психологической прозе: нет того углубленного психологизма, какой встречаем мы в реалистическом романе или повести, да и социальные конфликты, как правило, лишены нюансов…» (с.301). Но зато эти конфликты, как показал в своих работах Е.Тамарченко, никогда не достигают в психологическом романе таких вселенских обобщений.

Автору этих строк в своих работах уже доводилось обращать внимание на двойную природу поэтики научной фантастики: с одной стороны, конкретно-образное начало, которое «взято» у нефантастической литературы, а с другой - свое собственное, абстрактно-логическое (впрочем, перекликающееся с поэтическими средствами сатиры и фольклора, -это обстоятельство отмечено в диссертации Е.Тамарченко). Двойная природа художественной системы научной фантастики отражает - и, вероятно, долго ещё будет отражать - различие сближающихся, но пока что в значительной мере параллельных типов мышления. Поэтика научной фантастики другая, и традиционные принципы художественности просто не могут быть осуществлены в ней в той же мере, что и в реалистической литературе. Их сближение, о котором говорил И.Ефремов, неизбежно должно быть обоюдным, и общелитературная поэтика, может быть, воспримет нечто от научной фантастики.

Теоретические усилия советских литературоведов и фантастоведов ныне направлены сегодня на то, чтобы обосновать неизбежность и в то же время установить предел видоизменения традиционных представлений о художественной литературе, учесть то новое, что постепенно вносит в эти представления научная фантастика как особый тип искусства.

Дело идет об изменении, а не о снижении эстетических требований, в чем подозревают фантастоведов критики-традиционалисты, озаглавливающие свои статьи в таком духе: «Без поблажек и скидок», «Без скидок на жанр» - и в чем те иногда в самом деле бывают повинны, когда гиперболизируют своеобразие художественных законов научной фантастики. (Такая тенденция заметна, например, в диссертации Е.Тамарченко, в целом обоснованно доказывающей, что художественные принципы научной фантастики не тождественны принципам, скажем, социально-психологической прозы.) Задача литературоведения в изучении научной фантастики не в том, чтобы противопоставить общелитературному критерию какой-то совершенно не зависимый от него научно-фантастический, а в том, чтобы найти настолько универсальный критерий, чтобы он включил в себя и специфику научной фантастики, не нивелируя, не разрушая её, но сохраняя как таковую. По-видимому, полное решение этой задачи - дело будущего, и зависит оно не только от литературоведов, но и от писателей-фантастов. В настоящее время важно, однако, правильно поставить вопрос.

В изучении научно-фантастической литературы постановка задачи как можно было видеть, вообще составляет едва ли не главную трудность. Но в этом и своеобразие и, по-видимому, научная привлекательность новой отрасли литературоведения. Новый литературный материал предоставляет широкие возможности как для применения традиционных, так и для разработки оригинальных приемов анализа и принципов подхода к искусству. Своеобразие изучения научной фантастики, в частности, в особо тесном переплетении художественно-эстетического аспекта с идеологическим, историко-литературного с общим науковедческим. По сравнению с нефантастическими жанрами анализ научно-фантастической литературы в гораздо большей мере ведется «на стыке» с такими, подчас весьма далекими от литературоведения, дисциплинами, как научная прогностика. Изучение научной фантастики в конечном счете обновляет взгляд на общие проблемы художественной литературы, т.е. обогащает литературоведение не только количественно, но и качественно.

«Фантастическим» литературоведением сделано немало, но предстоит сделать гораздо больше, чтобы преодолеть все ещё заметную холодность к научной фантастике не только как к объекту академического исследования, но и как к предмету преподавания. Робкая попытка включить отдельные научно-фантастические произведения в школьную программу по русской советской литературе (внеклассное чтение) пока что не нашла отражения ни в новом вузовском пособии «История русской советской литературы» (1970) под редакцией проф. П.Выходцева, ни в подготовленном издательством «Просвещение» учебнике для средней школы. Не нашлось места научной фантастике и в курсах советской литературы университетов и педагогических институтов, впрочем не без исключения.

Небезынтересно в этой связи, что книга о современной фантастике американского писателя К.Эмиса «Новые карты ада» (K.Amis - New maps of Hell, N.Y.: 1960) возникла из лекций, читанных автором в 1959 году на семинаре в Принстонском университете (США). Что касается советской фантастики, то с ней знакомит студентов Колумбийского университета (США) Р.Магидов, а Д.Сувин посвятил ей курс лекций в Торонто. Издана даже антология - пособие для студентов. И дело не только в моде (хотя мода, по-видимому, здесь тоже сказывается). В данном случае массовое увлечение научно-фантастической литературой подкрепляется острым интересом к коммунистической идеологии, ориентированной в будущее, - это видно хотя бы из предисловия известного писателя-фантаста А.Азимова к изданному в США сборнику Советской фантастики. Уже по одной этой причине наша научно-фантастическая литература заслуживает большего внимания в школе и вузе.

Примечания:

А.Кларк - Черты будущего. // М.: 1966. с. 18.

Статья снята А.Бритиковым из печати в журнале «Русская литература» из-за непропущенных цензурой цитат из романа И.Ефремова - Час Быка.

См. об этом в статье Е.Тамарченко - Мир без дистанции (Вопросы литературы, 1968, №11, с.96, примеч.). Из русских социологических работ 20-х гг. упомянем кн. В.Святловского - Русский утопический роман (Пг.: ГИЗ, 1922) и большую коллективную монографию: А-н Арк., А.Залкинд и др. - Жизнь и техника будущего. (Социальные и научно-технические утопии). // Мос. раб., 1928.

В 1955 г. в сб. «Вопросы детской литературе» (М.-Л.: Детгиз), была напечатана во многом субъективная и вскоре устаревшая большая статья С.Полтавского - Пути и проблемы советской НФ.

А.Палей - НФ литература. // Лит. учеба, 1935, №7-8, 1936, №2.

См. полемическую подборку в журнале «Fantasy and Science Fiction (1965, №10).

См. А.Наркевич - Две книги о Жюле Верне. Вопросы литературы, 1957, №6. с.226-232; Г.Гор - Живой Жюль Верн. Лит. газ., 1963, №116, 26 сент.; М.Ландор - Фантастическая сатира Уэллса. // Вопросы литературы, 1963, №12; Новый мир, 1963, №12. с.274-275. (рец. Ф.Протасова).

142 См.: Brian W. Aldiss. Depth of Wells. «Oxford mail», 1966, 14 April; J.-P. Vernier. The life and Thought of H. G. Wells by J. Kagarlitski. «Etudes Anglaises», 1966, Оct. - Dec.; J.M.Janatki. Jules Verne nepшestбvб sblizovat aned jednй druzbe. «Kruh» (Praha), zбшi, 1960. s.161-162; Jean Chesneaux. Jules Verne. Za Russie L"Union sovietique. «France-URSS», 1967, april, №249. pp.24-28.

Рец. на книгу Б.Ляпунова см.: Е.Званцева. - Знакомый незнакомец. // Московский комсомолец, 1967, №267, 16 нояб.

Рец. на книгу Ю.Рюрикова см.: С.Ларин - Пафос современной фантастики Сб.: Черный столб. // М.: Знание, 1963.

В. Ленин - О литературе и искусстве. // М.: Гослитиздат, 1957. с. 566.

См., например, выступления А.Казанцева и В.Немцова в упоминавшейся дискуссии в «Лит. газете».

И.Ефремов - Час Быка: НФ роман. // М.: Мол. гвардия, 1970, с.З.

З.Файнбург - Современное общество и НФ. с.34.

Приведем одно из многочисленных высказываний видных ученых на эту тему: «...научное открытие (принципиально новое, - А.Б.) предсказать невозможно. По самой своей природе чистая наука исследует неведомое, и до получения результата нельзя сказать, к чему приведут наши исследования» (Фридман Г. [научный руководитель научно-исследовательской лаборатории ВМС США]. Исследование вселенной. / Сб.: Космическая эра. Прогнозы на 2001 год. (Доклады на IV симпозиуме Американского астронавтического общества). Пер. с англ. // М.: Мир, 1970. с.288.

О литературе для детей, вып. 10. // Л.: Дет. литература, 1965. с.203.

В.Ревич - Реализм фантастики (полемические заметки. // Сб.: Фантастика-68. с.279.

1) Г. Троепольский. «Белый Бим Чёрное Ухо»

Бим встречает разных людей – добрых, злых, равнодушных. Такие, как Толик, Матрёна, Даша помогают собаке. Есть среди людей и такие, которые предают, травят, убивают. Из-за людской злобы страдает Бим.

Иван Иванович воспитал в Биме доброту и веру в человека. Когда хозяина забрали в больницу, собака верно ждала его. Эти двое чувствовали ответственность друг за друга, потому что были «приручены». Помня отношение к себе хозяина, Бим доверчиво идёт к людям, когда Ивана Ивановича забирают в больницу.

2) В. Железников. «Чучело».

Нравственные уроки повести: не быть жестокими к людям, к животным и растениям – ко всему живому на земле; защищать своё человеческое достоинство, не позволять его топтать никому и никогда; нужно учиться разбираться в людях, потому что разочарование больно ранит душу.

Лена Бессольцева в нелёгких испытаниях, выпавших на её отроческие годы, всё время рядом с собой видела деда, чувствовала силу его характера, опиралась на его плечо. Николай Николаевич помог ей выстоять и не сломаться. Лена оценила это. Да, стариков нужно беречь, прислушиваться к их советам, ценить их опыт и готовность разделить беду близкого человека. В этом урок всем нам.

Тема жестокости подростков по отношению к своему ровеснику, не похожему на всех остальных. Лена Бессольцева стала объектом насмешек в классе. Ей одноклассники устроили бойкот, а затем совершили страшное деяние: сожгли на костре чучело, изображавшее девочку. Железная Кнопка, Рыжий, Лохматый и другие ровесники Лены, устроившие трудные испытания девочке, думаю, получили урок на всю жизнь.

Героиня повести говорит своим одноклассникам: «Честно говоря, жалко мне вас. Бедные вы, бедные люди». Что имела в виду Лена Бессольцева и права ли она? Да, права: её ровесники бедны не только по образу жизни (отсутствие интересов, пустое времяпрепровождение, примитивные развлечения), но и по душевным своим качествам (грубые, равнодушные к чужой беде, завистливые, жестокие).

3) А. Платонов. «Неизвестный цветок».

Этот рассказ о цветке, который вырос среди камней и глины. Он много трудился, преодолел массу препятствий, чтобы засветиться живым огнём. Цветок очень хотел жить. Нужна была большая сила воли, неустанное упрямство, чтобы выжить.

А. Платонов в своей сказке утверждает, что надо много трудиться, чтобы жить и не умереть, чтобы светить ярким огнём другим и звать к себе безмолвным голосом радости жизни.

«Право же, взрослые – очень странные люди», - вслед за Маленьким принцем можем повторить мы. Часто взрослые совсем не понимают своих детей,. Неужели они сами не были маленькими? Почему они не всегда отвечают на детские вопросы, не выслушивают своего ребёнка?

Маленький принц жил одни на очень маленькой планете, на которой были только вулканы. Каждое утро герой чистил свои вулканы, пропалывал землю, чтобы не росли баобабы. А люди вместо того, чтобы поддерживать порядок на своей планете, возделывать свой сад, украшать свой дом, ведут войны, оскорбляют своей алчностью красоту жизни. Маленький принц утверждает, что необходимо наводить порядок на своей планете и трудиться каждый день.

Маленький принц отправляется странствовать. Он оказывается на планетах, где живут король и честолюбец, пьяница и деловой человек, фонарщик и географ. Герой не задерживается ни на одной из них, потому что видит пороки, но не понимает и не принимает их. Властолюбие и честолюбие, пьянство и жадность, фатализм и невежество – всё это мешает жить людям. Только на Земле, встретив змею, цветок и лиса, Маленький принц, познаёт мудрость: «Зорко одно лишь сердце». Герой возвращается на свою планету, к Розе, которую уже успел приручить.

Сказка эта учит нас быть « в ответе за тех, кого приручили», что лишь сердцем можно почувствовать любовь, что человеку грозит одиночество среди толпы, что тот, кто не имеет корней, обречён на одиночество.

5) Саша Чёрный. Рассказ «В лунную ночь».

Этот рассказ о доме, об одиночестве и о счастье. Все герои, кроме детей., бездомные и безродные. Им не хватает счастья. А оно так нужно всем, потому что жизнь даётся человеку для счастья. Садовник мечтает о том, как выкупит дом, в котором он родился. Лидия Павловна, сидя у моря, вспоминает, когда она была в последний раз безумно и просто счастлива. Но ведь счастье всегда рядом, нужно просто уметь найти его. К такому выводу подводит читателей автор.

Идея рассказа – стремление к счастью, умение быть счастливым в мире под солнцем и луной с другими людьми, природой.

6) К.Паустовский. «Телеграмма».

«Будь человеком, - говорит Паустовский. – За добро плати добром!» Нельзя забывать о самых близких, самых родных людях, которые нуждаются в вашем внимании, заботе, тепле, добром слове, а то может быть поздно. Так произошло с главной героиней рассказа Настей, которая из-за вечной суеты, отсутствия времени написать и приехать в течение трёх лет не видела матери. А Катерина Петровна ждала свою единственную дочь, но так и не дождалась. Проводили в последний путь односельчане старушку, а дочь на похороны опоздала, проплакала всю ночь и уехала рано из деревни (стыдно было перед людьми). Не успела Настя попросить прощения у матери.

7) А.Грин. «Зелёная лампа».

Рассказ о том, что человек должен свою судьбу строить сам, преодолевая трудности, а не пассивно ждать удачи, не превращаться в «игрушку» другого человека. Джон Ив в конце рассказа становится врачом. Он сумел сохранить своё достоинство и исполнил свою мечту. Да, человек не игрушка судьбы, а творец её, если у него есть желание и воля чего-то добиться, если он трудится и верит в себя и свои силы.